Стабильность включает в себя статическое и динамическое начала международных отношений. Исторически преобладало первое: стабильность международных отношений подразумевала неизменное соотношение одних и тех же силовых центров на международной арене (статистическая стабильность). В 60-е и 70-е годы такое восприятие формировалось под сильным давлением военно-политических исследований с их ориентацией на стратегическую стабильность.

Существует особый вид статистической стабильности – «конфронтационная стабильность» – временная согласованная стабильность в течение какого-либо противостояния. Так, взаимный страх и осознание своей уязвимости, которые впервые возникли в Москве и Вашингтоне в дни Карибского кризиса октября 1962 г., были дополнены договоренностями об укреплении механизмов кризисного управления в чрезвычайных ситуациях, о принципиальных основах взаимоотношений между двумя сверхдержавами. Обобщенным выражением и символом стабилизации международных отношений стала подготовка Заключительного Акта Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе (1975 г.). После него в мире формально утвердилась «конфронтационная стабильность» (холодная война). Она определяла структуру международных отношений приблизительно с 1962 по 1991 г.

Динамика ситуации в лихорадочно самоопределявшемся «третьем мире» определила недостаточность теории статистической стабильности. Но идея упорядочения международных отношений была актуальна. Поэтому стабильность стала связываться не столько со «статусом-кво», сколько с «порядком».

Стабильность стала пониматься как международный порядок, обеспечивающий такое соотношение силовых центров (любых, то есть допускается изменение фигуры центра), которое обеспечивает мир и безопасность международного сообщества (динамическая стабильность).

Из современных наибольшую известность приобрела концепция американского исследователя Линна Миллера. Он считает главным признаком стабильности присутствие в мировой системе некоторого основополагающего принципа, которым сознательно или стихийно руководствовались бы государства. Л. Миллер вообще понимает «порядок» не как «устройство», а как «образ действия».

В отличие от концепции Л. Миллера, большинство авторов склоняются к более конкретному видению порядка как воплощения разумно ограничительного начала во внешней политике государств и их взаимоотношениях, связывая с функцией такого ограничения упрочение стабильности мировой системы. Британский исследователь Р. Купер, например, предложил несколько возможных интерпретаций «порядка» через теорию стабильности.

Во-первых, таковым может считаться преобладающий тип внешнеполитического поведения государств, независимо от того, служит ли оно упорядочению или дезорганизации системы (здесь Р. Купер близок Л. Миллеру); во-вторых, порядок может означать определенную степень стабильности и целостности системы (исторически такое видение преобладало); в-третьих, порядок можно понимать как «правила, которые управляют системой и поддерживают ее в состоянии стабильности; моральное содержание, воплощающее идеи справедливости и свободы».

Совокупность принципов внешнеполитического поведения, согласованных на их основе конкретных установлений, и санкций за их нарушения направлена на поддержание стабильности международных отношений. Из этого правила очевидно: чем больше участников такого согласования – тем выше степень стабильности международных отношений. Тенденции к децентрализации в международных отношениях, умножая число действующих на мировой арене акторов, укрепляют, а не ослабляют международную стабильность: в такого рода ситуации маловероятно, что какой-либо один актор или группа акторов будут стремиться к гегемонии, тем самым дестабилизируя международную обстановку. Напротив, взаимозависимость субъектов международных отношений скорее будет порождать заинтересованность государств в совместных акциях против любых попыток подорвать сложившиеся структуры. Такую тенденцию уже сегодня можно усмотреть в практике совместных действий многих государств в отношении таких, например, ситуаций, как попытки Ирана дестабилизировать обстановку в районе Персидского залива, обострение проблемы задолженности стран «третьего мира», распространение ядерного оружия и т. д.

Во второй половине 90-х годов из обломков биполярности стал вырастать новый международный порядок. Он формировался под преобладающим влиянием США, которые оказались в роли своего рода исторического реликта, последней сверхдержавой в традиционном смысле слова – огромной, экономически и военно-политически мощной, но одновременно «по-имперски» внутренне разрыхленной и неоднородной в этно-расовом отношении.

Китай, Россия, страны Европы, объединявшиеся в политически разобщенный Евросоюз, на региональных уровнях стремились отстоять независимость или автономию своих действий по отношению к США, периодически добиваясь в этом успехов. Но на глобальном уровне они не могли всерьез соперничать с США за сферы влияния в международных делах, хотя были встревожены чрезмерным усилением роли Вашингтона и стремились найти способ умерить его амбиции.

Американская элита не проявляла беспокойства по поводу подобных настроений. Наиболее сильные государства мира – от Китая и России до Британии и Франции – были вовлечены за предшествовавшие годы в отношения торгово-экономической и финансовой взаимозависимости с Соединенными Штатами, и разрыв связей с Вашингтоном не был никому выгоден. Критикуя США, они старались удерживать разногласия с ним в контролируемых рамках.

США строили международный порядок, экономя ресурсы. Они избегали «фронтальных противоречий» с другими крупными странами, не желая провоцировать излишнее сопротивление с их стороны. Американская дипломатия стала шире применять в международной политике «стратегию вовлечения», терпеливо и последовательно втягивая бывших и потенциальных соперников в отношения сотрудничества с собой, по возможности превращая их в партнеров – «упирающихся», «несогласных», не во всем надежных, но партнеров, а не противников.

Следуя этой линии в конце 90-х годов, американская дипломатия освоила новую тактику «навязанного консенсуса»: фактически навязывая «вольным и невольным партнерам» собственное видение решения тех или иных мировых проблем, она стремилась придать своим действиям форму консенсусных решений, взаимных уступок и компромиссов, согласованных шагов. Такая тактика позволяла Вашингтону «экономить дважды»: во-первых, уменьшая сопротивления строптивых партнеров и, во-вторых, перекладывая на них часть бремени по осуществлению навязанных им решений. Международный порядок по своей сути оказывался однополярным, но по форме он выглядел как воплощение лидерства не одного государства (Соединенных Штатов), а группы – «семерки» или «восьмерки» наиболее влиятельных стран мира, неформальным лидером которых были США. В этом состоял смысл «плюралистической однополярности». Порядок на ее основе фактически утвердился в мире к концу 1996 года, когда страны Североатлантического альянса окончательно приняли решение начать переустройство геополитического пространства Европы по своему усмотрению, несмотря на возражения России, о чем открыто заявили на брюссельской сессии совета НАТО.

«Плюралистической однополярности» было присуще сочетание лидерских амбиций США и, одновременно, стремление менее сильных участников группы эти амбиции умерить, видоизменить и привести по возможности в соответствие с собственными устремлениями. Поэтому соотношение между американоцентричной и неамериканоцентричной составляющими порядка на основе «плюралистической однополярности» все время менялось. При второй администрации Б. Клинтона (1997-2000 гг.) в этом порядке было примерно поровну того и другого. С приходом к власти в США в январе 2001 года республиканской администрации Джорджа Буша американоцентричность международного порядка стала возрастать, что спровоцировало в международной системе дополнительные противоречия.

После событий 11 сентября 2001 года внешняя политика США потеряла прежнюю силу позиций по геополитическому влиянию. Пошатнулись финансовые возможности и идеология. Приход к власти Барака Обамы еще более ослабил возможности влияния США на другие страны. Обама отошел от политики своего республиканского предшественника, который, в общем, полагался на грубую силу, и начал выстраивать сложные геополитические договоренности. Главной проблемой является американский спрос, который и обеспечивал реальное влияние США на большинство крупных экономик мира, которые являются экспортерами в США. Тем не менее, в 2011 году внешняя политика США сконцентрировалась на Северной Африке и на Ближнем Востоке, по-прежнему предлагая прощание долгов и предоставление кредитов в обмен на обязательства этих стран по проведению реформ под контролем США.

Но очевидно одно: американское видение мира все меньше отвечает меняющейся конфигурации мировых сил. Слабеют позиции США, возвышаются Китай, Индия, возрастает роль России в мировой политике. В дискуссиях на эту тему все более определенно вырисовывается представление об укреплении коллективных начал в мировой политике, о переходе от дискредитировавшего себя унилатерализма к многостороннему кооперативному сотрудничеству.