С глубокой древности у человека нередко возникала необходимость в регулировании социальных отношений, семейных, необходимость в разумном ведении хозяйства, необходимость в улучшении своего самочувствия. А поскольку для мировоззрения человека была свойственна вера в магическую силу слова и действия, в составе обрядов, а затем и самостоятельно звучали магические слова, сопровождаемые столь же магическими действиями.  Так, например, «молодой человек, желающий возбудить к себе любовь девицы, идет к знахарю, с просьбой присушить ту, которая была к нему равнодушна. Колдун вынимает пряник и, приняв таинственный вид, начинает, поводя глазами, и расширяя по временам ноздри, заговаривать на этот пряник: «Стану я, раб Божий (имя рек), благословясь, пойду перекрестясь, из избы дверьми, из двора воротами в чистое поле на три розстани, помолюсь я, раб Божий, трем братам, трем ветрам: первый брат, ветр восточный, второй ветр – запад,  третий ветр – север! Внесите тоску и сухоту в рабицу Божию (имя рек), чтобы она о мне (рабе Божием, сохла и тоскнула; не могла бы и дня дневать, ни часа часовать, отныне и до века и вовеки, аминь, аминь, аминь». Получив от колдуна пряник, молодой человек должен отдать его своей возлюбленной. Если это ему удастся, то она побеждена [11, с.307-308].

Среди других видов устного народного творчества заговоры занимают своеобразное место. От прочих жанров фольклора (песни, сказки, былины, легенды и т.д.) они отличаются прежде всего тем, что представляют собой средства для достижения определенной практической цели. Заговоры тесно связаны с бытом, они утилитарны. Однако в них налицо и несомненные проявления неосознанно-художественного отражения мира.

В кратком определении заговор есть традиционная ритмически организованная формула, которую человек считал магическим средством достижения различных практических целей.

Мы относим заговор к обрядовой поэзии, потому что словесная формула заговора обычно сосуществует с действием, причем действие и слово оказываются взаимообратимыми и тождественными по функции. Предполагается, что одной и той же цели можно достичь и с помощью слова, и с помощью действия. Часто словесная заговорная формула представляет собой только словесное выражение, словесное описание, изображение совершаемого действия. Например: «Стану я раб Божий (имя рек) благословясь, выйду, перекрестясь из избы дверьми, из двора воротами. Выйду я на широкую улицу, посмотрю и погляжу на млад светел месяц. В том младу месяцу два брата родные – Кавель и Авель. Как у них зубы не болят и не щипят, так бы у меня раба Божьего (имя рек) не болели и не щипели»[12, с.346].

По вопросу происхождения заговоров высказывались различные точки зрения. Так, мифологи,  в частности А.Н.Афанасьев , определял заговоры как обломки древних языческих молитв и заклинаний. Наиболее яркими примерами таких молитв считались тексты, содержащие обращения к природным стихиям – месяцу, звездам, солнцу, заре и т.д.: «Заря-зарница, красная девица, сама мати и царица; светел месяц, ясные звезды, возьмите у меня бессоницу, полуношницу, среди ночи приди ко мне хоть красной девицей, хоть матерью царицей и сложи с меня и отведи от меня окаянную силу и дай мне Спасову руку, Богородицын замок…» [12, с.346].

Мифологическому  противопоставлено формалистическое определение заговора как сравнения и психологическое определение сравнения как ассоциации.

Потебня и Зелинский (конец XIX – начало XX века) утверждали, что в основе заговоров лежит не молитвенное обращение к языческим стихийным божествам, а примета, простое восприятие явлений, ассоциация как первичная функция  сознания, свойственная человеку еще на до-языковой стадии его существования. Например: Для присухи мужчины. «Из светлого веника берется пруток, который кладут на порог двери, в которую пройдет тот, для кого предназначена присуха. Как только перешагнут через прут, то прут убирается положившими его в такое место, где его никто не мог бы видеть. Потом прут берут и кладут в жарко натопленной бане на потолок, приговаривая: «Как сохнет этот прут, пускай сохнет по мне раб Божий такой-то» [11, с.313].

Слово и действие в заговорах органически связаны. Без словесной формулы (пожелания или требования) заговора не существует. Но со временем первоначальное единство обрядового действия и слова заменилось преобладанием слова над обрядовым действием. То есть, с течением времени пошатнулась и стала исчезать вера в результативность магических действий, а вера в могущество слова сохранялась.

Заговоры достигли своего развития уже к началу 9 века, о чем свидетельствуют упоминания о волховании в древнерусских летописях.

Использование заговоров предполагало строгое следование традиции – с изменением текста заговора связывали неудачу в результатах заговаривания.

Заговоры применялись во всех случаях и обстоятельствах жизни, как личной, так и хозяйственной, социальной: в случае болезни, неудачи в торговле, когда шли на суд, при падеже скота, чтобы вызвать любовь женщины или избавиться от любовной тоски, при выгоне скота в поле, перед началом кулачного боя и т.д. Заговоры произносились заблудившимися в лесу против лешего, против домового, против русалок. Существовали заговоры на выживание кикиморы, чтобы рожь хорошо росла, чтобы петух двора держался, при отыскании кладов, от сглаза, от пули, чтобы защитить или расстроить свадьбу.

В тесной связи с особенностями бытования, с функцией находится и тематика заговоров.

Если углубиться в древность, можно убедиться в том, что из древнейших времен восточнославянские племена вынесли промыслово-хозяйственные заговоры. Промысловые заговоры, охотничьи и скотоводческие (пастушеские),  занимают важное место в фольклоре первобытного общества. По общему взгляду на заговоры, свойственному первобытнообщинному периоду, успех в охоте и скотоводстве зависел от того, насколько данный охотник или владелец стада знал нужные заговоры. Человек, не применяющий заговоры, считался бесхозяйственным.

Образ «железного тына» является наиболее типичным для промысловых заговоров. Все эти заговоры строятся обычно на формуле замыкания, заграждения: «Постави, Господи, около моего скота, милаго моего живота, власьева рода кругом, со всех четырех сторон чернаго и белаго, и краснаго, и пестраго, и бураго, и седоватаго, и рогатаго, и комолаго, железный тын от земли и до неба, от неба и до земли. И обыди, Господи, около того тына железнаго. Ты, еще реку огненную от востока и до запада, и от запада и до севера, от севера и до лета; и со всех четырех сторон, от земли и до небеси, от небеси и до земли…» [11, с.387].

Образ «железного тына», простирающегося от земли до неба, со всех четырех сторон, может перерасти в космический образ ограждения звездами, солнцем, небесными светилами.

 Христианское средневековье сохраняет формулу ограждения, но окрашивает её в другие тона (христианские): «Небом покроюси, землей подмощуся, крестом огражуся».

По представлениям первобытнообщинного времени, зверь, попавший в ловушку, не добыча, а подарок, дар, что зверь бывает дан охотнику. И таким образом, заговоры на удачную охоту и рыболовство вырастают из обращения к дарителю – хозяину зверей или водной стихии – или же непосредственно к зверю, попавшему в ловушку – в том случае, когда дар и даритель выступали в нерасчлененном виде: «Для того, чтобы на удочку попадалась крупная рыба, поймавши маленькую рыбку, секут с приговором: пошли отца, пошли мать, пошли тетку, пошли дядю и т.д. И пускают обратно в воду, освободив от крючка» [11, с.352].

К промыслово-хозяйственным относим также заговоры, связанные с другими занятиями славян – с земледелием, с таким древним занятием, как пчеловодство. Одушевляя природные стихии, древний славянин обращается к ним с заговорами, пытаясь отвратить их губительные последствия на хозяйство и на людей.

Особенно обширную группу составляют заговоры, применяемые в домашнем обиходе крестьян и горожан. Все их мы можем назвать бытовыми заговорами.  Это заговоры для призывания или отогнания нечистой силы, от пьянства, свадебные заговоры и особенно распространенные в быту – лечебные.

Заговоры против болезней – наиболее распространенный вид заговоров. Из 372 заговоров, помещенных в собрание Л. Н. Майкова «Великорусские заклинания» (1869), 275 относятся к числу лечебных. Это своеобразная по характеру представлений и действий с ними связанных группа.

Болезнь представлялась в заговорах как личное существо, вполне телесное и материальное. Она приходит, овладевает человеком, мучит, грызет его. Представление о причине болезни носило пространственно-локальный характер: она приходит. Отсюда – соответствующее обращение к болезни как к определенной личности: «матка», «сестра», «тетка» или «благая», «старуха», просто – «она». Болезнь представлялась не только в антропоморфном (человеческом) виде, но и зооморфном (в виде животного).

Совершенно естественно, если болезнь – это некоторое существо, которое вошло внутрь человека, обратиться к ней с просьбой уйти, оставить больного. С болезнью разговаривают, с ней беседуют. Её убеждают, что там, куда она уйдет, ей будет несравненно лучше и приятнее, чем здесь, оставаясь в больном. С ней стараются поговорить по-хорошему, договориться: «Здесь вам не житье-жилище, не прохладище. Ступайте вы в болота, в глубокие озера, за быстрые реки и темные боры: там для всех кровати поставлены тесовые, перины пуховые, там яства сахарные, напитки медовые, там будет вам житье-жилище, прохладище…» [13, с.98].

Словесные формулы сочетаются с физическими приемами, рассчитанными на то, чтобы заставить болезнь покинуть больного. Это, например, выкуривание её нестерпимо отвратительными запахами – жженых волос, конским копытом, летучей мышью и т.д.

Выкуривание соединяется с  «выговариванием»: «Тут тебе не стоять и не распухать, сырью не сыпать, чиряками не кидать и в голову не бить. Я тебя выговариваю, я тебя выкуриваю за дым, за ветрами, в пустыню».       

Болезнь не только выкуривают, её смывают. Так как болезнь нечто вещественное, материальное, то её можно смыть. Смывая болезнь с ребенка, знахарь приговаривает: «В тех озерах и в реках, и на ключах вода живая, текучая и палючая. Той водой обливаю и окропляю я, раб Божий (имярек), пенья и колоды, сухие кочки и белые камени, смываю и снимаю всякую нечистоту и щерботу. Еще же умою и окропляю, и помазую сего раба Божьего (имярек) от худой худобы, от хворой хвороты, от лихой лихости» [13, с.100]. В этом заговоре словесная формула является словесным изображением, выражением совершаемого действия.

Одним из способов удаления болезни является передача. Болезнь передают какому-либо другому существу или вещи. Знахарь может действовать от своего имени, но может и обращаться к какому-либо персонажу. Например, представлению о том, что хворь оседает на лице больного, соответствует создание образа «метущей девицы с веником»: «…Девица, мети с раба Божьего (имярек) щепоту и ломоту, уроки и призоры, и родимическую скорбь, и болезнь в синее море. Сметай же с раба Божья (имярек). От матерьняго рождения и от святого крещения – век по веку, отныне и до веку» [13, с.102].

          Представлению, что болезнь живое существо отвечает представление, что её можно умертвить, зарезать ножом, зарубить топором. Знахарь может лично засекать болезнь и произносить формулу изгнания от своего имени. Однако имеются заговоры с определенным персонажем, в которых выступает соответствующий образ, например, образ Богородицы с ножницами: «Как в чистом поле Акиян святое синее море. Во Акияне, святом синем море бел златырь камень. Как в белом Златыре камени стоит золот стул. На золотом стуле сидит святая Мария, обрезывает дух святый, остригает и обрезывает с раба Божья (имярек) прикосы, призоры, уроки…» [13, с.104].

В лечебных заговорах мы нередко встречаем христианские образы. Подобные образы не могут восходить к церковно-христианским источникам, несмотря на то, что некоторые исследователи (А. Н. Веселовский) видели в основе заговоров книжные христианские формулы.                                                                                                                                                                                           

Заговоры в большинстве случаев соединяют в себе несколько способов устранения болезни, несколько образов и тем. Ни один из образов заговорных формул не является самодовлеющим. Каждый из них подчинен целевой установке заговора и непосредственно вытекает из неё.

Социальные заговоры. Обширна группа заговоров, регулирующих отношения людей в обществе: заговоры от злобы лихих людей, заговоры на подход к начальству, заговоры для идущего в суд, заговоры на ратное дело, на укрощение жестоких господ и.д. Особое место среди них занимают заговоры, касавшиеся семейно-брачных отношений.

          Персонификация любого житейского обстоятельства и события – отличительная черта мировоззрения, порождающего заговоры. Потебня отмечал, что корни символики образов в любовных заговорах связаны с представлением о любви как огне. Так как любовь – это огонь, а огонь – это сухота, цель заговора заключается в том, чтобы заставить сохнуть любимого человека. Сравнения и эпитеты в любовных заговорах – «присушках» носят «присушливый» характер – примером  такого эпитета может служить эпитет «сухой»: «Встану я, пойду я…, выйду я в чистое поле; в чистом поле – синее море; в синем море лежит белый камень; у того у белого камня стоит сухое дерево. У того сухого дерева стоит сухой муж, сечет сухое дерево и кладет на огонь». Заговор заканчивался «присушливым» сравнением: «Коль скоро и круто разгоралось сухое дерево на огне, так бы скоро и круто разгоралось сердце у рабы Божьей (имя рек) [13, с. 107].

Кроме присушливых  эпитетов и сравнений для любовных заговоров типичны такие образы, как «рыба без воды», «дитя без матери» - заговорные формулы, утверждающие невозможность для одного лица жить без другого. Иногда заговор состоит из ряда подобных сравнений: «Как кокушица в лесу кукует и горюет, как в печке дрова сохнут, как без хлеба и соли никакой человек ни быть, ни жить не может,…как  не может лежать мертвец без земли, а рыбы жить без воды, так не могла бы раба Божья (имярек) без раба Божьего (имярек) [13, с.108].

В противоположность заговорам на присуху, в заговорах на остуду (отсушках) присутствуют «остудные» образы-сравнения – образы стужи, холода, дерущихся кошки и собаки. Часто встречается в них сквозной эпитет «ледяной». «Как царапаются и кусаются кошка и собака, так же бы грызлись и кусались раб Божий (имярек) с рабой Божьей (имярек)[13, с. 108].

Любовь, тоска – это нечто предметное, телесное, вещественное. Её можно снять, отнести, вложить как особый предмет в сердце.

Таковы  важнейшие темы заговоров. Заговоры возникли еще в языческие времена, однако с распространением христианства происходила замена прежней мировоззренческой системы новой – христианской.

Композиция заговоров. В. П. Аникин отмечает, что композиция заговора до X века была проще той, которая известна по более поздним заговорам. Заговор, уже испытавший христианское влияние, нередко начинался с молитвенного вступления (1) «во имя отца и сына, и святого духа» или «Исусе Христе, сыне Божий, помилуй меня». Заговоры могут иметь и немолитвенное начало.  Следующая часть– зачин (2): «Встану я, раб Божий (имярек), благословясь, пойду, перекрестясь, из избы дверьми, из двора воротами, в чистое поле». По существу, зачин  есть словесное воспроизведение места обрядового действия.

Хотя заговаривающий осенял себя крестом, именовал себя рабом Божьим, тем не менее, формула о рабе, выходящем из избы в поле воротами, удержала в себе элементы языческого обряда. Далее могли идти слова о фантастическом умывании, одевании утренним светом: «Умоюсь студеной ключевой водой, подпояшусь красною зарею, обтычусь частыми звездами» и т.д. Возможно, за этими словами стоит простой обряд умывания, но действию придается новое значение. «Ложится сей раб Божий благословясь, стану глаза перекрестясь, пойду из избы дверми, из сеней воротами, изпротиву недруга ненавистника своего; в далече в чистом поле, умоюся ранноутренною росою, подотрусь ранноутренней зарею, обнадежусь сим белым светом, подпояшу красную зарю, подтычуся частыми звездами, надену на главу свою красное солнце.» (От недруга) [12, с.345].

Более абстрактна следующая часть – эпическая (3). Нередко она начинается с рассказа о некоем Латырь-камне, Алатырь-камне. Ряд ученых (А.Н.Веселовский) ведут название этого камня от библейских сказаний. В эпической части заговора встречается ряд традиционных мотивов: мотив чудесной щуки, мотив красной девицы, сидящей на камне и шьющей красной ниткой (на остановку крови), мотив сметания или смывания болезни.

За эпической частью в заговорах следует требование, так называемая императивная часть (4) – основная композиционная часть в заговоре, так как словесное требование всегда было главным моментом в нем. Например: «Как из неба синего дождь не канет, так бы у раба Божьего (имярек) кровь не канула».

Заговор завершался так называемой закрепкой (5): «Моим словам будь ключ и замок», «Слово моё крепко!» К числу поздних явлений можно отнести и зааминивание (6).

          Исконными, существующими до принятия Русью христианства в заговоре могли быть следующие элементы композиции: словесное изображение обрядового действия в зачине, эпическую часть, императивную часть с перечислением пожеланий и требований, а также закрепку. Заговорам дохристианской поры могла быть чужда молитвенность, заговор требовал, вынуждал воображаемые силы природы действовать в согласии с волей человека. Слияние заговора с молитвой произошло в более позднее время.

В. П. Петров, исследуя структуру заговора, выделяет несколько групп: 1) параллелистические заговоры, стороящиеся на приеме сравнения; 2) заговоры с развитым центральным образом вне приема сравнения; 3) заговоры-обращения: «Напади, моя тоска и печаль, а великая кручина, ни на воду, ни на землю, а рабе Божьей в ретивое сердце, в горячую кровь, черную печень»; 4) заговоры-формулы пожелания; 5) заговоры-просьбы; 6) заговоры-молитвы; 7) заговоры типа абдракадабр – заклинательные формулы неясного магического значения, которые восходят к европейскому средневековью [13, с.123].

В заговоре нередко мы обнаруживаем намеренное нарушение христианской этики: «Встану, не благословясь, пойду, не перекрестясь».

          Поэтический язык заговоров. Для языка заговоров характерно часто употребление сквозных симпатических эпитетов (сквозной, потому что многократно повторяется в заговоре, симпатический, потому что ему придается смысл, связанный с симпатическими средствами народной магии (Познанский Н. Ф. Заговоры. Опыт исследования и развития заговорных формул. -  СПб, 1917).

          В заговоре видится влияние других жанров фольклора: сказочные средства, образы из загадок, заимствования из лирики. В заговоре встречаются фольклорные постоянные эпитеты: поле – чистое, леса дремучие, темные; звезды частые; цветы лазоревы; горы – высокие; пески – желтые; сердце – ретивое; очи – ясные; тело – белое; голова – буйная; молодец – удалый, добрый.

Заговору свойственна ритмичность: «Лютая змея, у тебя дом в пещере, а у раба Божия в деревне». В заговоре встречается палилогия – повторение каждой последующей строкой заключительных строк предыдущей: «На море на окияне, на острове Буяне стоит дуб.// Под тем дубом ракитовый куст.// Под тем кустом лежит бел камень.

Для заговора характерны глагольные окончания ритмически соразмерных синтаксических частей, то есть заговор нередко является стихом:

          Едет Егорий храбрый на белыим коне,

          Златым венцом украшается,

          Булатным копьем подпирается,

          С татем ночным встречается.

Заговор сохранял многочисленные лексические повторы, а также повторения однажды выбранного синтаксического строя.