В рассматриваемом регионе нами выявлено бытование быличек с такими традиционными персонажами восточнославянского фольклора, как ведьма, домовой, черт, покойник, колдун, русалка, знахарка, леший, водяной, банник, смерть, клад (тематические циклы названы в порядке убывания степени популярности). Повсеместно, в сельской и городской среде, в разных этнических и половозрастных группах записываются былички о домовом, ведьме, черте, покойнике. Другие тематические циклы в сравнении с названными — малочисленны.
Состав персонажей и мотивов местной былички определяется нередко фольклорной традицией того региона, откуда переселился информант. Так, в среде переселенцев с Украины на первом месте по степени популярности находятся рассказы о ведьме, затем — о черте, домовом, покойнике. От переселенцев из России наиболее часто записываются былички о домовом, затем — о черте, ведьме, покойнике. При рассмотрении этнической принадлежности местных носителей фольклора обнаружено, что среди украинцев более всего популярны былички о ведьме, а среди русских - о домовом.
Однако фольклорная традиция переселенцев, ставшая основой для формирования местной традиции, трансформируется и переосмысляется. Персонажи, мотивы, сюжеты, не созвучные мировоззрению человека в новых условиях проживания, забываются и отмирают; другие — становятся продуцирующими, на их основе возникают новые тексты.
На формирование местной фольклорной традиции, кроме этнической принадлежности переселенцев, влияет ряд других факторов.
В числе важнейших могут быть названы социально-экономические условия, соответственно из восточнославянского фонда отбираются и входят в традицию те темы, сюжеты, мотивы и персонажи, которые отражают тип хозяйственной деятельности человека. Исходя из этого, становится понятна причина популярности быличек о ведьме не только в среде переселенцев с Украины, но практически повсеместно. Основным занятием переселенцев было скотоводство, а «главным вредным свойством ведьмы считалась способность портить скот и отбирать у коров молоко». «По восточнославянским поверьям ведьма могла «отнимать сало» у свиней (т.е. жир с чужих свиней переходил к свиньям ведьмы, даже если она их не кормила); перенимала яйценоскость у чужих кур» (94, с. 71).
Так же, как и в общерусской фольклорной традиции, малочисленны в регионе былички о духах природы, что, на наш взгляд, объясняется не только утратой поверий в них, но и природно-климатическими особенностями края. Например, малочисленность рассказов о лешем — следствие того, что исследуемый регион — преимущественно степной. Поверья остаются в этом случае в народной памяти, однако они не прикрепляются к конкретному лицу или случаю, не разрастаются в сюжетное повествование: «Говорили, где-то у какого-то омута русалки живут. А говорят: «Ну какие русалки ?» А вот, говорят, видели русалок. Сами с распушенным с волосам. Волосы до самой задницы, длинные и распушенные. И назад вот так вот все волосы. А сами голые эти русалки, без одежи. Это вот у какого-то омута. Этот разговор был.» (Цветкова Е.Д., 65 л., г. Павлодар — 1993).
По нашим наблюдениям, в тех локальных очагах, где местная природа воздействует на народную фантазию, на основе этих поверий возникают устные рассказы.
Функции отсутствующих в регионе персонажей приписываются в быличках другим — и прежде всего черту, нечистой силе, поскольку у восточных славян «черт — родовое понятие, включающее всю нечистую силу («нежить», «нечистиков»): водяных, леших, домовых и т.д. (94, с. 391).
Межэтнические связи народов, населяющих Центрально-Северный Казахстан, также оказывают влияние на фольклорный репертуар. Былички, отражающие славянские верования, рассказываются не только русскими, украинцами, белорусами, но и поляками, немцами, казахами. Героем былички, вступающим в контакт с мифологическим персонажем, может быть также человек коренной национальности: «Мой дед был аксакалом. Однажды я пошел купаться в баню. Это было после работы, уже почти ночью. Я купался где-то 3-5 минут и вижу, что напротив меня сидит белая женщина и моет свою голову. Я испугался и выскочил ... Думал, показалось. На завтрашний день мой дед пошел купаться в баню. Слышу — крики, стоны ...» (Бихиянов А.Б., 45 л., с-з Майкарагай Лебяжинского р-на Павлодарской обл. — 1993).
Колдун, ведьма в быличках также могут быть людьми коренной национальности, что иллюстрирует развитие традиции в новых этнических условиях: «В Байгунусе есть колдун. И вот он играет на своей бандуре и узнаёт. Вот мальчишку-то, казаха, он угадал место, и его нашли. Колдун этот — казачонок лет тринадцати-четырнадцати, играет на бандуре и всё узнает.» (Кружентайтис В., 13 л., с.Песчаное Качирского р-на Павлодарской обл. — 1993).
Былички наиболее активно бытуют в селах со старожильческим русским населением, появившихся в числе первых славянских поселений на территории Казахстана. Для таких сел характерна сложившаяся фольклорная традиция с устойчивым кругом тем, сюжетов, мотивов и персонажей, возникшая на восточнославянской основе, но с течением времени сумевшая вобрать в себя историю заселения местности, хозяйственно-экономические, природные, культурно-бытовые особенности края. В рассказ вводятся детали, характерные только для данной местности, отражающие бытовой уклад. Например: «...Так вот, дядя мой сильно пил. Вот однажды он пьяным был и сено домой вез на лошади. Он говорит: «Еду пьяный, слышу — лошадь мою кто-то берет и заводит в клуню, укрытие от буранов в степи..» (Шкребнева А.И., 65 л., с-з Абая Иртышского р-на Павлодарской обл. — 1993).
Нередко в рассказах называются конкретные имена и фамилии, информант повествует о событиях, происходящих в его селе.
Продуктивность жанра в современности подтверждают многие современные местные реалии: «Сосед умер, приехала из Павлодарского совхоза сестра, из Павлодара, она продавцом работала. Его сестра и говорит: «Вот я в бога не верю, но вот какое-то есть ощущение.» И рассказала: «Ехал шофер из Джамбула..» (Шкеря Е.М., 83 г., с.Песчаное Качирского р-на Павлодарской обл. ¾ 1993).
Значительная часть восточнославянских персонажей, мотивов и сюжетов получает всеобщее распространение, входит в местную фольклорную традицию. Вместе с тем, выявляется пласт фольклора, известный лишь в среде переселенцев и не получивший повсеместного распространения. Эти былички отражают фольклорную традицию той местности, откуда прибыл информант. Как правило, события, о которых идет речь, связаны с той местностью, откуда прибыл переселенец: «Это предание существовало на Украине. Нашла женщина в лесу малютку-лешего ...» или «Эти события произошли в селе Рассказово Новосибирской области ...» и т.д.
Информант обычно вспоминает такой текст только под влиянием настойчивых целенаправленных вопросов собирателя, то есть запись былички инспирирована. Однако возможна и реактуализация репертуара в связи с воспоминаниями о прошлом или же в определенном бытовом контексте.
Былички в Центрально-Северном Казахстане бытуют как в сельской, так и в городской среде. В нашей коллекции содержатся тексты, записанные от информантов в возрасте от 10 до 90 лет. Более активными носителями традиции являются женщины 50-70 лет. Былички, записанные от мужчин, составляют лишь 8% от общего числа исследуемых текстов. Замечено, что мужской репертуар более разнообразен, в нем не отдается предпочтение отдельным мифологическим персонажам. От мужчин-сказителей записывались рассказы о ведьмах, колдунах, домовом, покойнике, черте, русалке, змее, кикиморе, обмершем, баннике, водяном. Повествование в них отличается большей занимательностью, наличием элементов чудесного, фантастического и даже иронии.
Наблюдения над особенностями бытования былички в регионе подтверждают ее жизнеспособность. Она живет естественной жизнью, передается от поколения к поколению. Так, студентами и преподавателями Кокшетауского пединститута велась собирательская работа в селе Пухальское Зерендинского района в 1978 и в 1993 годах. В 1978 году были сделаны записи быличек о ведьме, домовом, русалке от Париткура Ефросиньи Григорьевны, 65 лет, а в 1993 году записывались былички, ни в чем не уступающие по своей художественности уже от ее дочери, Париткура Раисы Петровны, 58 лет. Жизнеспособность жанра, тесная связь с народным бытом подтверждается также тем, что былички с одним и тем же персонажем рассказываются разными информантами. В селе Чалкар Арыкбалыкского района Кокшетауской области рассказы о колдуне, бескорыстном защитнике правовых и экономических интересов односельчан, Кондратове Алексее Семеновиче, записывались от нескольких информантов.
Термин «быличка» вошел в фольклористику, но не вошел в народную среду. В Центрально-Северном Казахстане существует ряд народных терминов для обозначения мифологических рассказов. Наиболее часто рассказчики называют их «случай», «история»; суеверный рассказ может быть определен также как притча, побасенка, эпизод и даже предание. Однако все эти народные термины не являются локальными или региональными.
По своей форме 40% имеющихся в нашей коллекции текстов — это мемораты, рассказы о событиях, происшедших с рассказчиком. В совокупности с деталями повествования, характерными для данного края, это служит еще одним свидетельством продуктивности жанра в современности.
Среди быличек-фабулатов бытуют рассказы двух типов. Первый — это рассказы, в которых выдержаны все особенности жанра и реализуется установка на достоверность: дается ссылка на авторитет, указывается точное место, где происходили события, приводится свидетельство рассказчика о происшедшем, сюжет былички связан с конкретным (известным чаще всего) лицом. Второй тип — это рассказы, отстраненные от конкретного лица, конкретной местности и конкретного времени: «Рассказывали и про то, что зайдешь в лес, где болото есть — русалки тут как тут. Могут исчезнуть, но где-то недалеко от человека петь протяжные песни. Раз пошли по дрова в лес мужики, зашли подальше и слышат, кто-то поет, а они не видят. Пойдут на голос, а он совсем в другой стороне раздается. Так им и не пришлось увидеть певца.» (Шаврина П.В., 75 л., с.Чалкар Арыкбалыкского р-на Кокшетауской обл. — 1979).
А.А.Иванова считает, что такой фабулат является своего рода обобщением нескольких сходных сюжетно быличек-меморатов и, заложенный в народную память наряду с поверьем, он в случае необходимости прикладывается к конкретному лицу или случаю и вновь становится меморатом (39, с. 157). Исходя из этого, фабулат, лишенный конкретности, — это своеобразная ступень в эволюции сюжета, что иллюстрирует мысль о продолжающихся в наши дни процессах создания новых, не разрушающих традиционную художественную основу рассказов.
Быличка может быть одноэпизодна, однако нередко обнаруживается тенденция к усложнению повествования — и тогда оно состоит из нескольких сюжетных эпизодов. Но это еще далеко не всегда показатель ее занимательности, поэтичности. Талантливый рассказчик способен творить высокохудожественный текст, в основе которого лежит один сюжетный эпизод, в то время как быличка, состоящая из нескольких эпизодов, может быть лишена занимательности, сюжетные эпизоды в ней даются в сжатом виде, текст может сводиться к перечислению сюжетных мотивов: «В селе жил у нас один лекарь. Он был очень старый, все говорили, что он колдун. Он лечил всех, кто приходил с жалобами на свое здоровье. Лекарь брал за две руки, нащупывал вены и шептал что-то, через некоторое время боль проходила. /А еще люди говорили, что он вывел черта из яйца, взял яйцо под мышку, положил и 40 дней носил, грел. И на сороковой день вывелся черт, который потом стал ему служить./ Когда лекарь стал совсем старым, он решил свои все секреты, заговоры передать племяннице. Он ее научил лечить людей, а потом умер. /Она после его смерти лечила, но недолго. Через несколько лет тоже умерла./ Сейчас их дом стоит пустой; все люди, которые проходят мимо, не заходят в него, обходят стороной.» (Виноградова А.Ф., 71 г., с.Федоровка Качирского р-на Павлодарской обл. — 1994).
Различно отношение информантов к сообщаемому. Чаще всего рассказывают с глубокой верой в действительность происходящего. Установка на достоверность реализуется традиционным способом — ссылкой на авторитет: «Я сама-то не помню, а вот бабушка моя потом сказывала...»; «Это мой дедушка рассказывал историю...»; «Это мне моя мама рассказывала...» или на собственное свидетельство. Однако, выдавая себя за участника событий, рассказчик, как бы предвидя сомнения слушателей, всем своим рассказом старается доказать истинность события, отсюда - особое внимание к деталям, к описанию состояния героя-рассказчика: «...Ну, я маме говорю: «Вы не слышите, ничего?» Она говорит: «Да спи ты, это ветка.» Ну, я утром встала. Думаю, сегодня уже я не забуду, пойду, посмотрю. Думала, может действительно от тополя ветка. Ничего подобного! Близко даже никакой ветки не было!» (Фафенрот Н.П., 53 г., с.Песчаное Качирского р-на Павлодарской обл. — 1993). Информант может даже убеждать слушателей в адекватности собственной оценки происходящего: «...Это, конечно, был домовой. Я взрослый человек, нормальный вполне.» (Шефтнер И.В., 30 л., с-з Потанинский Аксуского р-на Павлодарской обл. — 1993).
Установка на достоверность в современных записях реализуется и через ссылку на народное мнение, народный авторитет, поскольку «любой вымысел, многократно повторенный всеми, приобретает нравственно-психологическую достоверность» (59, с.43), и на средства массовой информации: «...Вот однажды, говорит, такой случай был, даже в газете это писалось. Ну, я, например, лично сама не читала эту газету. Поэтому говорю от народа — что мне говорили, рассказывали…» (Красноперова Н.Д., 55 л., с.Песчаное Качирского р-на Павлодарской обл. — 1993).
В быличках-фабулатах, отстраненных от конкретного лица, где рассказ ведется о событиях, произошедших "в одной деревне", "в одной крестьянской семье", участники которых - "один парень", "одна женщина" и т.д., установка на достоверность, позиция рассказчика либо совсем отсутствует, либо присутствует в качестве сюжетного обрамления — в начале или в конце повествования. Это может быть всего лишь лаконичное утверждение, например: «Вот еще расскажу я тебе чего - это тоже правда было ...»
Наряду с верой в существование демонологических персонажей можно услышать и нотки сомнения: «Не знаю, правда это или неправда. С ней, соседкой моей, случилось. Может, это и правда...»; или: «Не знаю, как на самом деле было, но расскажу, как мне сказывали...»
Рассказчик иногда убеждает в реальности происходящего не столько слушателя, сколько себя: «...Ну как вот тут чему-то не поверить? Есть какая-то сила. Какая-то родственная вот сила есть. Есть. На расстоянии она передается. Это я уже уверена в этом...» (Меркулова О.Л., 72 г., г. Павлодар — 1993). Сомневающийся рассказчик пытается найти наивно-реалистическое объяснение событию: «...Не знаю, есть вроде объяснение, что это фосфор из тел идет, ветром...» (Шефтнер И.В., 30 л., с-з Потанинский Аксуского р-на Павлодарской обл. — 1993).
Поскольку комментарий информанта обычно лишь предваряет или заключает рассказ, он не влияет на жанровые особенности былички. А то, что жанровые ее особенности известны в народной среде, а значит быличка может быть названа в числе активно бытующих в регионе жанров, демонстрируют так называемые антибылички, или псевдобылички, построенные формально в рамках жанра, но ирреальность в которых оказывается ложной.
Наблюдения над особенностями исполнения былички приводят к выводу, что, как правило, если рассказчик владеет фольклорной традицией, он не ограничивается одним рассказом, поэтому 10 и более текстов в нашей коллекции, записанных от одного информанта, — явление нередкое.
«Текст - не более, чем скелет произведения, лишенный плоти и крови, которые создаются рассказчиком всякий раз заново с помощью многообразных выразительных средств» (59, с. 37). Эта мысль подтверждается неповторимыми манерами исполнения каждого из рассказчиков. Образ рассказчика проявляется не только в отношении к описываемому событию, но и в художественных особенностях рассказа. Талантливой исполнительницей быличек оказалась Цветкова Евгения Дмитриевна, 1928 г.р., которая переселилась в Казахстан в 1971 году из Костромской области. Большинство текстов, записанных от нее, — фабулаты, но рассказчица вживается в образ героя-участника событий, передает его переживания, мысли, чувства: «...Распрягли коня, сена дали коню. А мне,- цыганка говорит, - что-то так подозрительно. И страшная такая, и какая-то замкнутая... Потом, - говорит, - дед пошел, лошадь напоил. А я, - говорит, - аж на двор что-то робею идти к ней. А муж не идет на двор, а я боюсь...» Описание внешней обстановки, введение в рассказ деталей, диалогов, богатый интонационный рисунок нагнетают атмосферу тревожности, трагизма. Вводя в повествование диалоги, рассказчица воссоздает особенности речи героев былички: «... Вот они лежат ночью — как на крыше посыплется труба! А старик и говорит, отец Манин: “Манькя, Манькя, ведь труба упала! Как завтра утром встанем да будем печь-ту топить?!»; или :"...Будут у ей девчонки-дочери спрашивать: «Ну, мама, что ж ты нам ниче не сказала? Ничего не говоришь!» Молчит. Девчонки-те заплачут над ей: «Ну-ко, мама, тебе не хочется с нам поговорить!»
В живом исполнении быличка не только ирреальна как рассказ о столкновении героя с представителем «чужого», она воссоздает картины народного быта, семейного уклада: «...Вот мы вместе косили с ей. Придем, напримерно, с утра. Молоко там, яички, это все обед, — закопаем в мох, чтобы было молочко похолодней. Сумки там повесим на какое-то деревко... Косили мы месяца два, вот всё лето собирали по травинке...» или: «От нас мать уезжала. А мы все небольшие были, она нас оставляла... Вот оне на пол устелились — кроватей раньше ведь не было... Вот я сидела, сидела, че-то я делала там вечером — то ли я вязала, то ли, может, че-то штопала... А свету ведь не было — маленька лампочка без стекла горит. Задремала. Думаю — я лягу на печку, полежу немножко, а потом встану, надо мне молиться за отца ...» (Цветкова Е.Д., 65 л., г. Павлодар — 1993).
Личные комментарии и оценки событий, вплетенные в ткань повествования, попытки проанализировать поведение героев способствуют не только занимательности рассказа, но и раскрывают внутренний мир самого рассказчика.
Итак, быличка относится к числу активно бытующих в Северном Казахстане жанров, что иллюстрируется подвижностью жанра, способностью к отражению не только мифологического сознания, древнейших верований, но и окружающей человека современной действительности.
Повсеместно, в сельской и городской среде, в разных этнических и половозрастных группах распространены былички о домовом, ведьме, черте, покойнике. Менее популярны рассказы о колдуне, знахарке, лешем, водяном, русалке, баннике, смерти, кладе.
На формирование фольклорного репертуара в Северном Казахстане влияют история заселения края, этническая принадлежность переселенцев, социально-экономические условия, природно-климатические и культурно-бытовые особенности.
1. Назовите тематические циклы быличек, бытующих в Центрально-Северном Казахстане.
2. Какими факторами определяется состав персонажей и мотивов местной былички?
3. Как в быличках отражаются межэтнические взаимосвязи народов, проживающих на территории Центрально-Северного Казахстан?
4. Как в устной мифологической прозе отражаются локальные особенности, картины народного быта, семейного уклада?
5. Охарактеризуйте основной состав исполнителей быличек в современности.
6. Перечислите известные в регионе народные термины, применяемые для обозначения мифологических рассказов.
7. Как в современных записях быличек реализуется установка на достоверность?
1. Приведите примеры быличек, в которых отражаются межэтнические взаимовлияния.
2. Выберите мифологические рассказы, отражающие локальные особенности, народный быт, семейный уклад.
3. Приведите примеры быличек, в которых установка на достоверность выражена разными речевыми способами.