§2. Лингвокультурология как наука. Место лингвокультурологии в системе других научных парадигм

2.1 Формирование и развитие лингвокультурологии, задачи науки

Лингвокультурология – одно из направлений современной лингвистики, складывающее в рамках антропоцентрической парадигмы.  В. В. Воробьев отмечает, что лингвокультурологическое исследование «соответствует общей тенденции современной лингвистики – переходу от лингвистики «имманентной», структурной, к лингвистике антропологической, рассматривающей явления языка в тесной связи с человеком, его мышлением, духовно-практической деятельностью» [8, с. 6]. В. Н. Телия подчеркивает, что «лингвокультурология ориентирована на человеческий, а точнее – на культурный фактор в человеке. А это значит, что лингвокультурология – достояние собственно антропологической парадигмы науки о человеке, центром притяжения которой является феномен культуры» (Телия, с. 222).

Как наука лингвокультурология возникает в 90-х годах XX века на стыке лингвистики и культурологии. Особенно значимы в это время  работы В. В. Воробьева, В. Н. Телии, Ю. Д. Апресяна, Е. А. Яковлевой, В. А. Масловой,            А. Д. Шмелева, исследующие проявления культуры народа, которые отразились и закрепились в языке. Следовательно, лингвокультурология имеет своим предметом и язык, и культуру, находящиеся в диалоге, взаимодействии.

Предпосылками становления лингвокультурологии как самостоятельного направления, на наш взгляд, являются труды В. фон Гумбольдта, Й. Л. Вейсгербера, Э. Сепира, Б. Уорфа, Ш. Балли, Ж. Вандриеса, А. А. Потебни,           И. А. Бодуэна де Куртене, Р. О. Якобсона; М. Кашгари, Ч. Валиханова,               Ы. Алтынсарина, А. Байтурсынова, М. Ауэзова, Х. А. Аргынбаева и мн. др.

Как показывает обзор научной литературы (работы А. Дж. Тойнби,                 Т. Парсонса, К. Леви-Строса, А. Вежбицкой, Д. С. Лихачева, Л. Н. Гумилева, Ю. М. Лотмана, Г. В. Колшанского, Е. М. Верещагина, В. Г. Костомарова,            Ю. С. Степанова, Е. Ф. Тарасова, Ю. А. Сорокина;  А. Т. Кайдара, М. Балакаева, Ш. Курманбаева, Р. С. Сыздыковой, К. Ш. Хусаина, С. Ш. Аязбековой, З. К. Сабитовой, Ж. А. Манкеевой, Г. М. Алимжановой и мн. др.), в центре исследований находится  вопрос о взаимоотношении и взаимообусловленности уникальных феноменов «язык» и «культура».

Лингвистической основой применения лигвокультурологического подхода к обучению русскому языку как неродному выступают работы М. М. Копыленко, З. К. Ахметжановой, Э. Д. Сулейменовой, Л. К. Жаналиной, Г. А. Кажигалиевой, Р. О. Туксаитовой и др., заложивших традиции билингвальных исследований, контрастивного описания русского и казахского языков в казахстанском языкознании.

Справедливости ради следует отметить, что из достижений всех названных выше ученых вытекает следующий постулат: язык не только связан с культурой: он «прорастает» в нее и выражает ее. Культура – сама по себе является исторической памятью народа, язык же, благодаря его кумулятивной функции, хранит ее, обеспечивая диалог поколений, не только из прошлого в настоящее, но и из настоящего в будущее.

В развитии лингвокультурологии выделяют следующие периоды: первый – предпосылки развития науки (труды В. фон Гумбольдта, Й. Л. Вейсгербера,           А. А. Потебни, Э. Сепира, Б. Уорфа и др.); второй – оформление лингвокультурологии как самостоятельной области исследований; в данный момент начинает складываться третий период – развитие фундаментальной междисциплинарной науки – лингвокультурологии.

Первоначально лингвокультурология воспринимается как ответвление этнолингвистики. Такое понимание содержится в работах В. Н. Телии, определившей лингвокультурологию «как часть этнолингвистики, которая посвящена изучению и описанию корреспонденции языка и культуры в синхронном их взаимодействии». Это научная дисциплина, исследующая «воплощенные в живой национальный язык материальную культуру и менталитет и проявляющиеся в языковых процессах и в их действенной преемственности с языком и культурой этноса» (Телия, с. 217).

Из данного определения вытекает, что соотношение языка и культуры отражается путем:

1) разграничения статики (синхронии) и динамики (синхронной динамики языковых процессов и диахронической преемственности) языка;

2) дифференциации материальной культуры и менталитета.    

Сходным образом представляет задачи лингвокультурологии и С. Г. Воркачев, отметивший, что в задачи лингвокультурологии «входит научное описание взаимоотношений языка и культуры, языка и этноса, языка и народного менталитета, она создана на основе триады язык – культура – человеческая личность, представляет лингвокультуру как линзу, через которую исследователь может увидеть материальную и духовную самобытность этноса – Folkgeist В. фон Гумбольдта и Г. Штейнталя» (Воркачев, с. 65).

В настоящий момент формируется тенденция видеть в лингвокультурологии не ответвление этнолингвистики, а самостоятельную научную дисциплину. Подобный подход представлен, в частности, в работах В. В. Воробьева и В. А. Масловой.     

В. В. Воробьев уточняет, конкретизирует объект лингвокультурологии как науки, ее характер и методы: «….лингвокультурология (от лат.: lingua – язык, cultura – культура, logos – учение) – комплексная научная дисциплина синтезирующего типа, изучающая взаимосвязь и взаимодействие культуры и языка в его функционировании и отражающая  этот процесс как целостную структуру единиц в единстве их языкового и внеязыкового (культурного) содержания при помощи системных методов и с ориентацией на современные приоритеты и культурные установления (система норм и общечеловеческих ценностей)» [8, с. 126].

Исследователь подчеркивает не только динамику языка, но и активность взаимовлияния культуры и языка. Ученым выделены еще два важных момента:

1) устанавливается, как проявляется взаимосвязь языка с культурой;

2) разграничиваются языковое и внеязыковое (культурное) содержание, которые передаются через языковые единицы.

Они выступают в качестве аналога реального единства языка и культуры и их расчлененности.

По мнению В. А. Масловой, современная этнолингвистика рассматривает лишь те элементы языка, которые соотносимы с определенными материальными или культурно-историческими комплексами, кроме того, она оперирует преимушественно исторически значимыми данными и стремится в современном материале обнаружить исторические факты того или этноса. Лингвокультурология же исследует и исторические, и современные языковые факты сквозь призму духовной культуры [1, с. 11], поэтому в лингвокультурологии выделяется как особая область диахроническая лингвокультурология.

Множество подходов к вопросу о статусе лингвокультурологии свидетельствует о формировании несколько направлений:

• «лингвокультурология отдельной социальной группы, этноса в какой-то яркий в культурном отношении период, то есть исследование конкретной лингвокультурной ситуации;
• диахроническая лингвокультурология, то есть изучение изменений лингвокультурного состояния одного этноса за определенный период времени;
• сравнительная лингвокультурология, исследующая лингвокультурные проявления разных, но взаимосвязанных этносов;
• сопоставительная лингвокультурология;
• лингвокультурная лексикография, занимающаяся составлением лингвострановедческих словарей. На основе таких словарей изучение характера взаимодействия языка и культуры становится достаточно продуктивным» [там же, с. 28–29].

Следует отметить, что о попытке создания лингвокультурологических словарей в отечественном, казахстанском языкознании пишут М. Ш.  Мусатаева, П. С. Есенова: «…по нашему мнению, все полученные и накопленные знания должны быть систематизированы и описаны в словаре наименований концептов. Таким образом, словарь, с одной стороны, обобщит данные разрабатываемых вопросов в области семантики, стилистики, словообразования, истории языка и т.д. и, с другой стороны, явится источником и базой дальнейших практических и теоретических исследований, поскольку в нем будут собраны, систематизированы, обобщены и комплексно представлены все сведения о репрезентантах концепта. Наименования концепта будут рассмотрены как единицы лексикографического описания»  (с.174–175).

В современной лингвокультурологической парадигме плодотворно работают следующие школы:

1. Школа лингвокультурологии Ю. С. Степанова, которая по методологии близка концепции Э. Бенвениста. Целью ее является описание констант культуры в их диахроническом аспекте;
2. Школа Н. Д. Арутюновой, которая занимается исследованием универсальных терминов культуры, извлекаемых из текстов разных времен  и народов;
3. Школа В. Н. Телии, известная в России и за рубежом как Московская школа лингвокультурологического анализа  фразеологизмов (MSLC  Fraz).          В. Н. Телия  и ее  ученики   исследуют  языковые   сущности  с позиции  рефлексии  носителя  живого  языка;
4. Школа лингвокультурологии, созданная в  Российском   университете дружбы  народов  В. В. Воробьевым и  др., развивающими  концепцию  Е. М. Верещагина  и В. Г. Костомарова.

При всем разнообразии трактовок представителей данного направления объединяет интерес к культурной функции языка, изучению образа мира, закрепленного в языке, и его детерминированности культурным своеобразием определенного этноса. Таким образом, как отмечает В. А. Маслова, лингвокультурология – это «гуманитарная дисциплина, изучающая проявления культуры народа, которые отразились и закрепились в языке. Она позволяет установить и объяснить, каким образом осуществляется одна из фундаментальных функций языка – быть орудием создания, развития, хранения и трансляции культуры. Ее цель – изучение способов, которыми язык воплощает в своих единицах, хранит и транслирует культуру» [1, с. 30]. Определение, данное В. А. Масловой, содержит информацию о широте области пересечения языка и культуры.

В настоящее время лингвокультурология переживает период расцвета. Это объясняется рядом причин. «Во-первых, это – стремительная глобализация мировых проблем, необходимость учитывать универсальные и специфические характеристики поведения и общения различных народов в решении  самых разнообразных вопросов, потребность знать  заранее те ситуации, в которых велика вероятность межкультурного непонимания, важность определения и точного обозначения тех культурных ценностей, которые лежат в основе коммуникативной деятельности. Во-вторых, это – объективная  интегративная тенденция развития гуманитарных наук, необходимость освоения лингвистами результатов, добытых представителями смежных отраслей знания (психология, социология, этнография, культурология, политология и т. д.). В науке о языке накопилось достаточно много фактографии, требующей осмысления в лингвофилософском аспекте, а в этом ключе, в соответствии с традицией, идущей от В. фон Гумбольдта, мы говорим о языке как о духе народа и пробуем определить узловые моменты в соотношении сознания, общения, поведения, ценностей, языка. В-третьих, это – прикладная сторона лингвистического знания, понимание языка как средства концентрированного осмысления коллективного опыта, который закодирован во всем богатстве значений слов, фразеологических  единиц, общеизвестных текстов, формульных этикетных ситуаций и т.д. Этот опыт составляет суть изучаемого иностранного языка, находит прямые выходы в практику рекламного и политического воздействия, пронизывает коммуникативную среду массовой информации» [1, с. 27–28].

2.2 Взаимодействие языка и культуры: генезис и перспективы  

Проблема взаимодействия языка и культуры остается одной из центральных в языкознании. 

Истоки данной проблемы находим в трудах немецкого ученого-лингвиста Вильгельма фон Гумбольдта. Ученый считает,  что язык универсален  в  своей  основе и национален по  различным  способам  выражения. Он  утверждает, что каждый  отдельно взятый  язык  есть «лишь продукт языкового сознания  нации…, и  поэтому на главные  вопросы о началах и  внутренней жизни  языка… вообще  нельзя  должным образом ответить, не поднявшись  до точки зрения духовной  силы  и  национальной самобытности» [7, с. 47].

Основные  положения концепции  В. фон Гумбольдта можно свести  к следующему:

1)  материальная  и  духовная культура воплощаются  в  языке;

2) всякая  культура  национальна,  ее  национальный характер  выражен  в языке посредством  особого ведения мира; языку  присуща  специфическая  для  каждого  языка  внутренняя  форма;

3) внутренняя  форма – это выражение «народного духа», его культуры;

4) язык есть опосредующее звено между человеком и окружающим  его миром.

Центральной  теорией  лингвистической  концепции  В. фон Гумбольдта является вопрос о духовном  начале, формой выражения  которого является  язык. Исходя из общей идеи человеческого  духа, ученый  считает, что формой  его выражения  является  язык  народа: «Язык есть как бы внешнее проявление  духа народа; язык  народа есть его дух, и дух народа есть его язык – трудно себе  представить  что-либо более тождественное» [там же, с. 88–89].

Для  лингвистической  теории В. фон Гумбольдта характерно понимание внутренней сущности языка как целого, состоящего из диалектических противоречий,  которые и определяют  характер  языка. Противоречивые  свойства языка он формулирует  в следующих антиномиях:

1) антиномия языка как деятельности, то есть – язык есть выражение деятельности духа, а не его «продукт». По мнению автора, каждое поколение получает от предыдущего язык как продукт  деятельности народного духа, но в этом языке содержится  все для его обновления  и вечного движения духа в результате человеческого творчества;

2) антиномия  языка и мышления – язык и мышление взаимосвязаны: слово является единством звука  и понятия, однако дух человека, воплотившись в  понятие, стремится освободиться от уз языка;

3)  антиномия  объективного  и субъективного в языке – по отношению к познаваемому язык субъективен, по отношению к  человеку – объективен.   Язык существует самостоятельно, не зависит от отдельных лиц; человек воспринимает его так, как он завещан традицией, но в то же время сам воссоздает его в собственной речи;

4) антиномия устойчивости и движения в языке – язык постоянно  изменяется, являясь в то же время устойчивым. Человек вносит свои изменения в язык, воспринимая его в готовом виде от предшествующих  поколений;

5) антиномия индивидуального и коллективного в языке: язык признается творением отдельного индивида, принадлежа в то же время всему народу. Выражая мировоззрение отдельного индивида, язык всегда зависит от народа, к которому он принадлежит;

6) антиномия  языка и речи – язык  признается совокупностью  определенных фактов, реализующихся  в виде отдельных актов речевой деятельности. Язык устанавливает для речи регулирующие схемы, предоставляя «индивидуальное оформление  их произволу  говорящего»; 

7) антиномия понимания и непонимания – речь и понимание рассматриваются как разные формы деятельности языка. Говорящий и слушающий воспринимают одинаковый предмет по-разному, вкладывая индивидуальное содержание в одно и то же слово, отсюда взаимное понимание между коммуникантами есть одновременно и разногласие.

О взаимодействии языка и культуры В. фон Гумбольдт пишет следующим образом: «Среди всех проявлений, посредством которых познается дух и характер народа, только язык и способен выразить самые своеобразные черты народного духа и характера и проникнуть в их сокровенные тайны. Если рассматривать языки в качестве основы для объяснения ступеней духовного развития, то их возникновение следует, конечно, приписывать интеллектуальному своеобразию народа, а это своеобразие следует отыскивать в самом строе каждого отдельного языка. Чтобы намеченный путь рассуждения мог быть завершен, необходимо глубже вникнуть в природу языков и в возможность обратного воздействия различных языков на духовное развитие и таким образом поднять сравнительное языкознание на высшую  и конечную ступень» [7, с. 69].

На связь языка и культуры указал и американский лингвист начала XX века Р. Ладо. В его схеме, отражающей процесс общения  между Лицом А и Лицом В,  показано, какие стадии и  в  какой  форме  должна  пройти  мысль  от  одного  собеседника  к  другому (Ладо, с. 36).

Лицо А, желающее передать какую-то мысль, прежде всего представляет эту мысль в виде некоего «индивидуального значения». Затем это индивидуальное значение через призму «культурного значения» обретает свое общее значение. Общее значение, будучи выражено словами лица А, то есть на языке лица А, приобретает конкретную речевую форму.

Лицо В в обратной последовательности воспринимает сказанную форму и «дешифрует» ее, с использованием своей системы «линз» культурного и индивидуального значений.

Переход из  культурного значения   в индивидуальное значение, как видно из схемы, проявляется в проецировании культурного значения через призму каких-то своих собственных свойств, установок.

Рисунок 1. – Процесс передачи мысли

Концепция В. фон Гумбольдта получает своеобразную интерпретацию в работах Г. Штейнталя, Й. Л. Вайсгербера, Ш. Балли, Ж. Вандриеса и других исследователей.

Г. Штейнталь определяет связи между языком, этнической психологией и развитием культуры: «Единство индивидов в народе отражается в общем для них языке; определенная индивидуальность духа народа нигде не выражается так ярко, как в своеобразной форме языка…» (Штейнталь, с. 115–116).

Й. Л. Вайсгербер в своем основном труде «Родной язык и формирование духа» пишет: «Ничто так тесно не связано с судьбой какого-либо народа, чем его язык, и нет более тесной взаимосвязи, чем между народом и его языком»   (Вайсгербер, с. 114).

Представитель лингвистического направления под названием неогумбольдтианства считает, что теория языка состоит из трехчленной модели:

• звуковая форма;
• мыслительное содержание;
• предметы и явления внешнего мира.

Второй элемент (мыслительное построение) включается в язык (слово) в качестве компонента его семантики, семантической системы, которая и рассматривается как «картина мира» данного языка. Она представляет по своей природе своеобразный «промежуточный языковой мир», создаваемый творческим духом нации, отграничивающим человека от природы и одновременно соединяющим его с ней. Поэтому язык должен изучаться в его трех измерениях: звуковом, понятийном, действенном.

В промежуточном мире зарождаются и функционируют связи звуковых форм и внеязыковых предметов. Благодаря определенной связи «смыслов» со звуковой формой слов соответствующий «сегмент действительности» («пространство мира») определенным образом расчленяется, точнее, отражается в сознании человека с помощью языка. В разных языках абсолютная реальность мира сегментируется по-разному.

Язык тесно связан с культурой: он «прорастает» в нее, выражает ее, «является обязательной предпосылкой развития культуры в целом» [9, с. 223] и, наконец, составляет важную часть культуры народа, живущего в определенное время и в определенном месте. Из всех аспектов культуры «у языка есть свое окружение. Народ, на нем говорящий, принадлежит к такой группе человечества, которая своими физическими свойствами отличается от других групп. Язык не существует и вне культуры, то есть вне социально унаследованной совокупности практических навыков и идей, характеризующих наш образ жизни» [там же, с. 185]. Поэтому необходимо изучать язык в теснейшей связи с «культурными зонами» и господствующими идеями народов, их совместного мыслительного творчества. Будучи одним из признаков нации, ее «социального взаимодействия», язык представляет собой главную форму выражения национальной культуры.

Э. Сепир выдвинул важное методологическое положение, раскрывающее единство и специфику культуры и языка: «Культуру можно определить как то, что данное общество делает и думает. Язык же есть то, как думают… Само собой разумеется, что содержание языка неразрывно связано с культурой» [там же, с. 193–194]. В этой связи язык выступает в качестве «внутренней формы» выражения культуры как внеязыкового содержания, а культура как процесс освоения человеком действительности и как фактор, воздействующий на развитие человеческого общества, что оказывается под непосредственным влиянием языка. В этом и состоит суть известной теории лингвистической относительности Э. Сепира – Б. Уорфа.

Согласно гипотезе, люди видят мир сквозь призму своего родного языка. Если каждый язык отражает действительность присущим ему способом, то, следовательно, языки различаются своими «языковыми картинами мира».

В теории Сепира – Уорфа выделяются следующие основные положения:

1. Язык обусловливает способ мышления говорящего на нем народа.
2. Способ познания реального мира зависит от того, на каких языках мыслят познающие субъекты. «Мы расчленяем природу в направлении, подсказанном нашим языком. Мы выделяем в мире явлений те или иные категории и типы совсем не потому, что они самоочевидны, напротив, мир предстает перед нами как калейдоскопический поток впечатлений, который должен быть организован нашим сознанием, а это значит в основном – языковой системой, хранящейся в нашем сознании. Мы расчленяем мир, организуем его в понятия и распределяем значения так, а не иначе, в основном потому, что мы участники соглашения, предписывающего подобную систематизацию. Это соглашение имеет силу для определенного языкового коллектива и закреплено в системе моделей нашего языка» [10, с. 174].

Проблема взаимосвязи языка и культуры остается актуальной, прежде всего, в связи с тем, что в науке отсутствует однозначное понимание термина «культура».

Культура – одно из фундаментальных понятий социально-гуманитарного познания. Это слово стало употребляться в качестве научного термина со второй половины XVIII века – «века Просвещения». Первоначальное определение культуры в научной литературе принадлежит Эдуарду Тайлору, который понимал культуру как комплекс, «включающий знания, верования, искусства, законы, мораль, обычаи и другие способности и привычки, обретенные человеком как членом общества» (Тайлор, с. 25). Сейчас определений понятия «культура» достаточно много. Это свидетельствует о том, что в мировой культурологической мысли отсутствует единое понимание культуры, следовательно, нет общего взгляда на пути ее изучения. 

В трактовке культуры выделяются несколько основных подходов:

1. Деятельностный, при котором культура понимается как совокупность всех форм человеческой деятельности (Э. Маркарян, Ю. А. Со­рокин, Е. Ф. Тарасов).
2. Коммуникативный (диалогический, по В. А. Масловой), при котором культура представляется как форма общения ее субъектов (С. С. Аверинцев, Б. А. Успенский и др.). Выделяются этнические и национальные культуры, создаваемые отдельными народами и нациями. Все эти культуры вступают друг с другом в диалог. Чем более развита национальная культура, тем более она тяготеет к диалогу с другими культурами, становясь от этих контактов богаче и в то же время уникальнее, не похожей на другие культуры.
3. Ценностный, при культура трактуется как совокупность духовных и материальных ценностей, создаваемых людьми. Чтобы объект обладал ценностью, нужно, чтобы человек осознавал на­личие в нем таких свойств. Способность устанавливать ценность объектов связана с образованием в уме человека ценностных представлений, но важно также и воображение, с помощью которого создаются совершенные образцы, или идеалы, с которыми сравниваются реально существующие объекты (М. Хайдеггер, М. Вебер, Г. Францев и др.).
4. Трансляционный (информационный). В нем культура рассматривается как система создания, хранения, использования и передачи информации (Ю. М. Лотман и т.д.). Культура – это информационное обеспечение общества, это социальная информация, которая накапливается с помощью знаковых систем.
5. Личностный, при котором культура считается характеристикой самого человека, формой внутренней детерминации личности.

Данные подходы, выделяемые В. А. Масловой [3, с. 13–14] следует дополнить тремя:

6. Семиотический, при котором культура понимается как совокупность значимых для общества знаков и символов.
7. Эволюционный, при котором развитие культуры рассматривается как эволюция, протекающая внутри видов, по которым распределяются все явления культуры.
8. Концептуальный, который синтезирует семиотический и эволюционный подходы и трактует культуру как совокупность концептов и отношений между ними, отражающих материальные и духовные явления.

Последний подход разработан Ю. С. Степановым. Он дает наиболее убедительную когнитивную характеристику культуры, подтверждаемую эмпирическими данными. Вот основные ее положения:

- Культура представлена концептами.

- В культуре нет ни чисто материальных, ни чисто духовных явлений. Те и другие идут парами.

- Концепты культуры образуют эволюционные и синхронные семиотические ряды.

- Эволюционные семиотические ряды – это последовательные ряды явлений, сменяющих друг друга во времени (в разные эпохи). В языке это нередко отмечается переносом наименований (в казахском языке: сапар «дорога» → «визит» – «рейс»; в русском языке: сарафан – «русская народная женская одежда в виде свободного платья без рукавов» → «женское платье без рукавов»).

- Синхронные семиотические ряды формируются при участии концептов культуры из разных эволюционных рядов, но принадлежащих одной эпохе. Они представляют «парадигмы» или «стили» эпохи. Ср.: Парламент, Президент, Астана, Бәйтерек, Ақ Орда, План нации; ЦК, комсомольская организация, Верховный Совет, и т.п. входят в парадигмы разных эпох.

- Концепты культуры, находящиеся в разных эволюционных рядах, могут объединяться общностью, сходством и образуют ментальные изоглоссы.

- Концепты и их связи дифференцируются по степени распространения и важности для общества в целом и для отдельных его групп.

- Культура – это совокупность концептов и их отношений,  отражающаяся в различных «рядах» (прежде всего «эволюционных семиотических рядах», а также в «парадигмах», «стилях», «изоглоссах»… [1, с. 38].

Понимание культуры, разработанное Ю. С. Степановым, достаточно широкое, структурированное. Ученый рассматривает феномен культуры на концептуальном уровне.

В работе В. Н. Телии «Русская фразеология: семантический, прагматический и лингвокультурологический аспекты» (1996)  культура противопоставляется менталитету (Телия, с. 222). Культурное содержание, по мнению ученого, расчленяется в соответствии со структурой самой культуры и представляет собой коннотацию. «Культурная коннотация – это в самом общем виде интерпретация денотативного и образно-мотивированного аспектов значения в категориях культуры» (Телия, с. 214). Интерпретационную сущность культурного смысла определяет наличие у него источника – денотата или образа, заложенного в языковом значении. Культурным он является потому, что устанавливается нормами культуры. Рассматриваемый взгляд наделяет культурную информацию перлокутивным эффектом, что вводит ее в сферу прагматики.

В. В. Воробьев квалифицирует культурный смысл как глубинный, внеязыковой, и противопоставляет его поверхностному, языковому значению. Объединение языкового значения и культурного смысла происходит в лингвокультуреме, так как она включает в себя лингвистическое и культурное содержание.

Таким образом, концептуальный подход к культуре как системе концептов позволяет определить, что их связи с языком осуществляются в лингвокультуремах, дфференцирующихся по типам выражаемых культурных концептов и по сферам их распространения. Единицы языка, несущие культурную информацию, выполняют лингвокультурологическую функцию. Эта роль может осуществляться с разной интенсивностью. Сила лингвокультурем зависит от степени распространения соответствующих концептов. Чем активнее функционирует концепт, тем больше плотность культурной информации. Чем шире используется концепт, тем он значим для общества.

Диалог культур определяет наличие нескольких видов культурных смыслов (национальных, этнических, общечеловеческих), дополняющих языковые значения. Эти смыслы представляют иерархию вхождения народа-носителя языка в различные сообщества в пределах времени, истории, пространства.  

Язык есть важнейшее средство не только общения и выражения мысли, но и аккумуляции знаний культуры. Будучи сложной знаковой системой, язык может быть средством передачи, хранения, использования и преобразования информации. Культура, как и язык, также является знаковой (семиотической) системой, способной передавать информацию, но, в отличие от языка, не способной самоорганизовываться, так как культура – это прежде всего память, ее функция – память, а ее основная черта – накопление и стремление к абсолютной всеобщности. Культура – это совокупность всех форм деятельности субъекта в мире, основанная на системе установок и предписаний, ценностей и норм, образцов и идеалов, это наследственная память коллектива, которая «живет» лишь в диалоге с другими культурами. Личность без стремления к своей абсолютной уникальности не может обойтись без общения, диалога культур. Поэтому «язык – нация (национальная личность) – культура» – центральная триада лингвокультурологии, фокус, в котором сходятся и могут быть решены важнейшие проблемы этой отрасли науки.

2.3 Лингвокультурема как основная единица лингвокультурологии

В настоящее время понимание лингвокультурологии является пока достаточно расплывчатым вследствие неопределенности статуса данного направления как науки, а также ее объекта. Это объясняется тем, что, во-первых, взаимодействие языка и культуры исследует и этнолингвистика, и шире – социолингвистика; во-вторых, не установлено, как взаимодействуют язык и культура; в-третьих, соответственно, не установлено, каков статус культурной информации, содержащейся в том или ином объекте. Названные причины приводят к разнообразию классификаций объектов лингвокультурологических исследований.

В область лингвокультурологических исследований входят, во-первых, предметы и явления, уникальные для отдельной культуры. Во-вторых, это концепты, определяющие специфику поведения данного народа. В-третьих, это мифология, отраженная в легендах, сказаниях, пословицах и поговорках, других фольклорных формах. В-четвертых, это прецедентные тексты, своего рода культурный минимум, знание которого является обязательным для всех представителей данной культуры. В-пятых, это национальные символы, то есть образы, с которыми ассоциируют себя представители той или иной лингвокультуры. Отдельный вопрос составляют правила этикета, свойственные той или иной культуре, во всей совокупности слов, жестов и мимики.

Ученый В. В. Воробьев выделяет факторы, определяющие лингвокультурологический смысл объектов исследования [8, с. 44], см. схему:

Рисунок 2. – Интерпретация лингвокультурологического объекта

Модель интерпретации лингвокультурологических объектов, представленная выше, подтверждает мысль о том, что объектом лингвокультурологии является взаимодействие языка, выступающегося транслятором культурной информации, культуры с ее установками и человека, создающего эту культуру благодаря языку.

В качестве объектов исследования в лингвокультурологии В. А. Маслова выделяет следующие:

1) безэквивалентная  лексика  и  лакуны;

2) мифологизированные  языковые  единицы: архетипы и мифологемы, обряды и поверья, ритуалы и обычаи, закрепленные  в языке;

3) паремиологический  фонд  языка;

4) фразеологический фонд языка;

5) эталоны, стереотипы, символы;

6) метафоры и образы;

7) стилистический  уклад языков;

8) речевое  поведение;

9) область  речевого  этикета [1, с. 37–47].

Рассмотрим некоторые из названных объектов исследования.

Термин «безэквивалентная лексика» был введен Е. М. Верещагиным и            В. Г. Костомаровым. Под безэквивалентной лексикой ученые  понимают слова, служащие для выражения понятий, отсутствующие в иной культуре и в ином языке, слова, не имеющие перевода на другой язык, одним словом, не имеющие эквивалентов за пределами языка, к которому они принадлежат (с. 42).

Согласно этой дефиниции, безэквивалентность определяется на представлении об эквиваленте. Поскольку «эквивалент» предполагает полное тождество между соответствующими единицами двух языков в плане содержания, то безэквивалентная лексика будет включать чуть ли не всю лексику данного языка, за исключением большинства терминов, небольшого количества общеязыковой лексики (однозначные слова). Следует признать, что такой объемный материал не может подвергаться анализу ни в теории, ни в практике перевода. Следовательно, речь идет о размытости границ безэквивалентной лексики.

Внимания заслуживает термин «экзотизм». В Словаре современного русского литературного языка дается следующее определение: экзотизм – слово, «обозначающее реалию – явление быта, социальных отношений, природы», «жизни, быта, обрядов, обычаев отдельных народов», используемое «для описания жизни и быта других народов», с «четко закрепленной принадлежностью к определенной стране, республике, области и национальности», слово, употребляемое «для придания речи особого (местного) колорита» [Словарь современного русского литературного языка / АН СССР, Ин-т русского языка, 1975, с. 1743].

Появление вышеназванных терминов объясняется формированием двух основных подходов к определению сущности реалий: переводческого и страноведческого. В аспекте переводоведения наиболее полное определение реалии, на наш взгляд, дают С. И. Влахов и С. П. Флорин: реалии – «слова (и словосочетания), называющие объекты, характерные для жизни (быта, культуры, социального и исторического развития) одного народа и чуждые другому; будучи носителями национального и / или исторического колорита, они, как правило, не имеют точных соответствий (эквивалентов) в других языках, а, следовательно, не поддаются переводу «на общем основании», требуя особого подхода» (с. 49).

Пример: Если весь наш народ потребует у тебя выкупа за смерть бия Акжола, то не хватит добра и крови ни у тебя, ни у всего народа, каким бы большим и богатым ни был он! Чего же ты хочешь от меня, бий? – спросил сдавленным от ярости голосом Кобланды-батыр (с. 87).

В Толковом словаре казахского языка даны следующие значения слова би: 1) судья, разрешающий спорные вопросы по обычному праву казахов;                  2) хозяин, владелец чего-либо; 3) название фигуры в шашечной игре [Толковый словарь казахского языка / отв. ред. А. Ы. Ысқақов, 1974, с. 301].

По мнению Р. Сыздыковой, значение лексемы ‘би’ как ‘знаток обычного права казахов’, ‘судья’ появилось позже, вернее, от значения ‘родоначальник’ (Сыздыкова, с. 52). В своем первом значении слово встречается в исторических и этнографических исследованиях: «До появления султанов родовые князья киргизов были бии, родоначальники почетнейших племен и представителей старшей линии в роде» (Валиханов, с. 308). В конце XIX века слово би, потеряв свое исконное значение, стало употребляться в значениях ‘судья’ или ‘знаток обычного права’, ‘должностное лицо’, отсюда и ‘мудрец’, и ‘оратор’ (ср. билер сөздері – мудрые изречения). На должность бия выбирали людей, отличающихся мудростью и справедливостью, своего рода степных философов. Они выполняли функцию судей не только между простыми людьми, но и между султанами и ханами, между целыми родами. Поэтому слова судья и би не имеют полной семантической идентичности, что наглядно иллюстрируют наши примеры.

В анализируемых отрывках происходит актуализация сем ‘мудрый’, ‘знатный’, ‘справедливый’ и ‘уважение к должности и влиянию человека, ставшего бием’.

Что касается лакун, то их наличие в одном из языков объясняется не отсутствием соответствующего денотата, а тем, что культуре как бы не важно такое различие.

Сравним лексико-семантическую группу наименований лошади в русском и казахском языках: рус. – лошадь, конь, стригунок, жеребенок, жеребец, кобыла, скакун, иноходец, кляча; каз. – құлын (жеребенок до шести месяцев), жабағы (до года), тай (1,5–2 года), құнан (2,5–3 года); айғыр (жеребец), байтал (еще не жеребившаяся кобылица), құнажын байтал (кобылица по третьему году), дөнежін байтал (кобылица по третьему году); жайдақ (лошадь для домашних работ), мәстек (скакун на долгие расстояния) и т.п. Более разветвленная группа наименований в казахском языке отражает существенность и важность закрепления в языковой картине мира казахов таких моментов, как возраст (дифференциация по возрасту достигает полугода), пол и предназначение лошади в хозяйстве.

Одним из объектов лингвокультурологических исследований выступает архетип.

Понятие архетипа было введено швейцарским психологом, основоположником аналитической психологии К. Г. Юнгом в статье «Инстинкт и бессознательное». В архетипах, по К. Юнгу, выражается «коллективное бессознательное» (presentations collectives), то есть та часть бессознательного, которая не является результатом личного опыта, а унаследована человеком от предков.

В качестве важнейших архетипов ученый выделяет архетипы «матери», «дитяти», «анимы», «анимуса», «мудрого старика», «мудрой старухи». Выделение таких архетипов, по нашему мнению, не случайно, так как они выражают процесс «индивидуализации» человека, то есть постепенного выделения себя из природного окружения.

Архетипы проявляются в снах, сказках, легендах. К примеру, герой сказок «Сын Ушар хана» и «Волшебный конь» влюбляется в портрет красавицы и собирается в дорогу за поиском этой красавицы. В пути он преодолевает определенные трудности и лишь после этого находит свою возлюбленную. При всей своей «сверхчеловечности», исключительности герой представляет интересы рода, племени, то есть коллективные интересы, например, освобождение им города. Исключительность героя антиципирована в чудесном рождении, в происхождении его от богов-зверей, к примеру, рождение Ер Тостика и т.п. Чудесное рождение дополняется героическим детством, в период которого ребенок проявляет недюжинную силу («растет не по дням, а по часам»). Герою, следующему в подземное царство, встречается старик или старуха и советует взять белый волшебный сундук. Важно подчеркнуть, что герой противопоставляется не только чудовищам, которых он должен победить, но и членам своей семьи, например, старшим братьям в сказке «Иван-царевич и серый волк», мачехиным дочерям в сказке «Золушка». Первоначальное низкое положение героя приобретает социальную окраску, обычно в рамках семьи: младший брат, обиженный старшими братьями, падчерица и т.д. Положение героя преодолевается повышением его социального статуса: герой женится на принцессе, героиня выходит замуж за принца и т.п. Герой сказок приобретает полную самостоятельность. Таким образом происходит процесс «индивидуализации» человека.

Хранилищем архетипов является мифология. Миф служит основным способом хранения и трансляции культуры. В мифе отражаются душа народа, его помыслы, надежды, стремления, его представления о бытии, природе и жизни, в нем отражаются нравственные принципы народа, его эстетические идеалы.   

Архетипические представления о животных лежат в основе большинства фразеологизмов русского и казахского языков. «Культ животных – первая грань, которую первый человек проводит между собой и миром природы. И как бы впоследствии не снижалась роль животных в духовной культуре, анимализм остается тем смыслообразующим фоном, на котором формируются языковые и культовые стереотипы, поэтические образы и т.п.» [1, с. 123].

Конь в славянской традиции – одно из мифологизированных священных животных. Конь – атрибут высших языческих богов и одновременно хтоническое животное, связанное с культом плодородия и смерти, загробным миром.

В русских сказках, знакомых нам с детства, читаем: «Конь бежит – земля дрожит, из ноздрей пламя пышет». А. Н. Афанасьев так рисует коня: «Как олицетворение порывистых ветров, бури и летучих облаков, сказочные кони наделяются крыльями, что роднит их с мифическими птицами. «Огненный, огнедышащий конь служит поэтическим образом то светозарного солнца, то блистающей молниями тучи... Вообще богатырские кони наших былин и сказочного эпоса с такой легкостью скачут через моря, озера и реки, отличаются такой величиной и силой, что нимало не скрывают своего мифического происхождения и сродства с обожествленными стихиями» (Афанасьев, с. 147]. В выражении сивка-бурка вещая каурка эпитет ‘вещий’ означает, что конь может говорить, он проницателен и умен, дает разумные советы своему хозяину. Более того, вещие кони могли предсказывать будущее, поэтому с ними связан обряд гадания. Во время гадания лошади завязывали глаза, садились на нее задом наперед и следили, куда она пойдет, – туда девушка выйдет замуж.

Конь был у древних славян еще и символом звезд, месяца. Об этом свидетельствуют следующие загадки: Приехали гости, распустили коней по всему свету (Звезды); Сивко море перескочил, а копыта не намочил (Месяц).

Таким образом, конь в славянской традиции символизирует одновременно жизнь и смерть, добро и зло, огонь и воду. Представление славян о коне носит амбивалентный, двойственный характер, поэтому с ним связываются и положительные и отрицательные коннотации, например, в фразеологических оборотах работать как лошадь (‘о чьей-либо трудной, обычно подневольной работе’), темная лошадка (‘неизвестная личность, представляющая тот или иной интерес’, ‘сомнительная личность’).

Животное конь в понимании казахского народа является воплощением общественно ценного, прекрасного и нравственного, красоты души и плоти. Конь в казахской традиции есть символ верхнего мира. Конь отрывается от земли (грива = крылья) и взлетает (Қобыландының Тайбұрылы, Ахан серінің Құлагері). Поэтому не случайно в народе бытует пословица Ат – ер қанаты (Конь – крылья героя). Не случайно крылатый конь явялется элементом государственного герба нашей страны.

В жизни казахского народа бытовал неписаный закон: в форме иносказаний подготовить к горестному событию род, семью. Печальное известие в поэтической форме называется естірту. В примере Тұяғы бүтін тұлпар жоқ, өлгеннің соңынан өлмек жоқ, өлген қайтып келмек жоқ крылатый конь – тұлпар является символом божества. Возможно, подобное толкование связано с представлением о душе в казахской традиции.

В интерпретации казахов аргымак (сымбатты да жүрдек жылқы) должен обладать пятнадцатью качествами: тремя качествами от мужчин; тремя качествами от женщин; по три качества, взятых от лисицы, зайца и осла.

Качества мужчин: мужской характер, бодрость, сила.

Качества женщин: пышная шелковистая грива, красивая фигура, плавные, гибкие движения.

Качества лисицы: прямолинейная ходьба, ровные уши, конусообразное положение хвоста.

Качества зайца: поджарая голова, широкое поле зрения, скорость.

Качества осла: литые копыта, сухие скулы, широкий зев.

Таким образом, конь в понимании казахского народа – воплощение прекрасного, красоты души и плоти. Конь – космос кочевника, его единство, божество, увешанное всеми атрибутами бытия и мироздания. Скакун вызывает у кочевника благоговение, является «телом отсчета» в мире нравственных максим и абстрактных понятий» (Гачев, с. 67). Поэтому с конем в казахском языке связаны только положительные коннотации, например, құлын-тайдай тебіскен (‘жить в дружбе, согласии’), кәрі тарлан (‘много испытавший на своем веку’; ‘очень опытный человек’) и т.д.

В славянской культуре собака оповещает о приближении нечистой силы, одним словом, служит проводником с потусторонним миром.

Если из дома отправлялись в далекий путь и за околицей встречали собаку – жди удачу в пути.

Видеть во сне собаку, не лающую, – к прибыли. Видеть во сне собаку, лающую, – к ссоре.

Итак, с одной стороны, собака – символ доброго начала, а с другой стороны, собака – воплощение зла, ср.: собачья преданность; собачья верность; злиться как собака; то оближет, то укусит и др.

 По представлениям казахов, собака – ит входит в семь сокровищ – «Жеті қазына». По народному поверью, «у собаки сорок душ». Поэтому сразу же после рождения ребенка одевают в “ит көйлек”, чтобы оберечь малыша от сглазу, порчи, от всех бед, чтобы он был вынослив. Но в то же время в казахской традиции собака – ит считается нечистым существом: беременная женщина во сне видит собаку – к болезни младенца (ит ауруы).

Кочевой образ жизни казахов сформировал знания, необходимые для постижения тайн природы. Хозяйственная жизнь имела сезонный характер, а это требовало хороших знаний в определении времени года, погоды и было связано с наблюдением за повадками и поведением животных: биенің бас сауымында – первая дойка кобылиц; бие сауымдай уақыт – время между очередными дойками кобылиц (около 30-40 минут); если лошадь часто ржет – начнется буран; если собака воет – близка опасность; если лошадь на привязи расчесывает хвост – предстоит дальняя дорога.  

Итак, архетипические представления человека об окружающем мире выступают в качестве универсального народного знания, способствующего ориентации его в реальной действительности.

Основной единицей лингвокультурологии является лингвокультурема.

Термин «лингвокультурема» был введен В. В. Воробьевым. По определению ученого, лингвокультурема как комплексная межуровневая единица «представляет собой диалектическое  единство  лингвистического  и  экстралингвистического  (понятийного  или  предметного) содержания. Это  единица  более «глубокая» по  своей  сути, чем  слово:

слово: знак – значение;

лингвокультурема: знак – значение – понятие / предмет» [8, с. 44–45].

Лингвокультурема, в  отличие  от  слова  и  лексико-семантического варианта (ЛСВ) как собственно языковых единиц, включает  в  себя  сегменты  не  только  языка (языкового  значения), но  и культуры  (внеязыкового  культурного  смысла), репрезентируемые  соответствующим  знаком, то есть  она  включает в себя лингвистическое  и экстралингвистическое  содержание.

Приведем в качестве примера лингвокультурему баня. Слово общеславянского происхождения, ср.: укр. баня, сербо-хорв. банва, болг. баням; лат. balneum, франц. bain, итал. bagno [Этимологический словарь русского языка: в 4-х т. / пер. с нем. О. Н. Трубачева, 1987. – Т. 1, 1987, с. 121]. Собственно языковое содержание, то есть лексическое значение слова раскрывается в толковых словарях: «специальное помещение или учреждение, где моются и парятся» [С. И. Ожегов. Словарь русского языка, 1988, с. 32]. Однако такой дефиниции явно недостаточно, чтобы получить представление о реалии как предмете материальной культуры.

Внеязыковую, культурную информацию о русском артефакте баня мы можем получить из Толкового словаря живого великорусского языка В. И. Даля: «паровая, русская баня, строение или покой, где моются и парятся, не просто в сухом тепле, а в пару» [т. 1, с. 45]. Также приводятся наименования составных частей и принадлежностей бани: «калильная печь с булыжником (каменка), с ядрами и чугунным бьем (чугунка) или с колодою в виде опрокинутого котла с завороченными окраинами; полок с приступками и подголовьем, на котором парятся; лавки вокруг стен, на коих моются; чаны с горячею и холодною водою или краны для этого в стене; шайки для мытья и оката; вехотки (мочало) для мылки, веники (дубовые и березовые для парки). При порядочной бане есть предбанник, где отдыхают, запивают баню квасом» [там же, с. 45].  

 Лингвокультурема баня как имя поля находится в связях с другими единицами. Так, парадигматика анализируемой единицы представляется гипонимическими (родовидовыми) – финская баня, русская баня и т.п.; белая баня, черная баня и т.д., синонимическими отношениями – сауна, мыконя (устар.) и т.д. Кроме того, в нее входят слова, обозначающие структурные части и принадлежности бани: предбанник, полок, печь (каменка, чугунка), колода, лавки, чаны, веники и т.п.

Синтагматические отношения закрепляются в сочетаниях идти в баню, париться в бане, строить баню, затопить баню, финская баня, русская баня и т.п.

Наиболее полное представление анализируемой лингвокультуремы достигается благодаря выявлению коннотаций, связанных с данной единицей (прагматический аспект), ибо культура является одним из факторов, воздействующих на человека. Возьмем выражения задавать / задать баню, приставать / пристать (прилипать / прилипнуть) как банный лист.

Первое выражение употребляется в значениях ‘сильно ругать кого-либо’; ‘делать выговор кому-либо’; ‘бить кого-либо’. В основе оборота лежит применение банной пытки в средневековой Руси: провинившегося сажали в баню, обливали его попеременно горячей и холодной водой, поддавали пару и не давали пить. Фразеологизм встречается и в других славянских языках, например, в польском – устроить баню.

Угроза, содержащаяся в переносном значении устойчивого сочетания задать баню восходит к представлению о мытье в бане как добровольном мучении. Моющийся в бане поддает пару, плеская ковшом воду или квас на раскаленные камни в печи, залезает на полок, где особенно жарко, и хлещет себя распаренным березовым веником. В древнерусской летописи об этом пишут следующее: «И до того дохлестывают, что вылезают из бани еле живыми. Но, облившись холодной водой, они оживают вновь…» [Историко-этимологический справочник, 2001, с. 45]. Баня, следовательно, становится своеобразным символом мучений.

Первоначально сочетание задать баню употреблялось с глаголом устроить (устроить баню). Аналогично структурам выражений задать перцу, задать трепака, задать жару, задать чесу происходит замена слова устроить глаголом задать.

Н. М. Шанский объясняет происхождение оборота задать баню следующим образом: «Выражение родилось в связи с замещением слова пар словом той же тематической группы – существительным баня» [Школьный этимологический словарь русского языка, 1985, с. 134].

Фразеологический оборот приставать / пристать (прилипать / прилипнуть) как банный лист – собственно русского происхождения, употребляется в значении ‘приставать к кому-либо с просьбами, надоедать, докучать кому-либо’. Выражение связано с обычаем париться березовыми и другими вениками, листики от которых, отрываясь, прилипают к телу.

Перейдем к описанию лингвокультуремы қазан. Она включает в себя следующее лингвистическое содержание: «тамақ пісіруге арналған шойыннан я мыстан жасалған ыдыс» («казан, предназначенный для приготовления пищи») [Қазақ дәстүрлі мәдениетінің энциклопедиялық сөздігі, 1997, 116 б.].

Культурный ореол данной единицы представляется в следующей информации: казан занимает важное место среди всей кухонной посуды казахского народа. У казахов вся еда готовится в казане. В народе его называют не просто қазан, а «қара қазан» (здесь слово «қара» означает священный).

Казан отливают из чугуна или бронзы (шойын қазан, мыс қазан) в виде полушария с четырьмя ушками для удобства захвата (төрт құлақ қара қазан). Казаны делают разной величины. Самый большой – «он екі қарыс қара қазан» (он екі – двенадцать, қарыс – мера длины, равная расстоянию между концами раздвинутых большого и среднего пальцев) или «тай қазан» (тай – стригунок; казан, вмещающий мясо целого стригунка). Совокупность хозяйственных принадлежностей, необходимых для приготовления пищи, называют қазан-ошақ (собир.) или қазан-аяқ (собир.). В хозяйственной деятельности казахи пользовались тремя видами установки казана: железный очаг, в форме обруча, с трехногой подставкой для казана; сложенный из камней; углубление, вырытое в земле (жер-ошақ). Эти три вида очага называются қазанаспа. Для казана специально шьют чехол из войлока – қазанқап. При снятии с огня используют прихват – «тұтқыш», состоящий из двух варежек, сшитых из кошмы и соединенных длинным шнурком. Человека, который готовит еду, звали қазаншы.

В казахской традиции казан выступает символом богатства, гостеприимства. Казан оставляли в наследство: давали сыну в енші (этн. часть имущества, которая выдается сыновьям при отделении, доля в наследстве), дочери – в приданое (этн. жасау). В понимании казахского народа в казане существует дух Қыдыр (миф. пророк Хызыр, приносящий людям счастье, богатство). С этим артефактом связаны народные приметы: нельзя отдавать другим свой казан; разбить чужой казан – разбить семью; перевернуть казан – к голоду и т.д. В то же время казан служит временным ориентиром – қазаны қайнам уақыт – промежуток времени, достаточный для того, чтобы сварилось мясо.

Казан является также символом примирения родов, занимает важное место в решении проблем между родами. В казахской традиции бытует обычай шүлен тарату (этн. раздача пищи бесплатно) – торжество, которое устраивали ханы для своего народа.       

В казахском языке используются фразеологические обороты с компонентом қазан: қазаны басқа [қазаны бөлек] (‘жить отдельной семьей’), қазаны оттан түспеу (букв. его казан постоянно на огне, в значении ‘гостеприимный, хлебосольный’), қазаны майлы [қазаны тоқ] (‘сытый’); пословицы и поговорки: қазанға не салсаң, шөмішіңе сол ілінер (что в казан положишь, то и зачерпнешь из него), қазаншының еркі бар – қайдан құлақ шығарса да (своя рука владыка) и т.п. 

Таким образом, «погружение» слов в культуру полнее проявляет их языковую и внеязыковую семантику, помогает глубже проникнуть в суть культурных ценностей, понять их национальную специфику. Таким образом происходит процесс «окультуривания» языковых единиц, ведущий в направлении от значения, «угадывания», – к знанию и включению знака-предмета в сеть культурных ассоциаций, свойственную той или иной нации. Значит, в лингвокультуремах осуществляется взаимосвязь языкового и внеязыкового (культурного) содержания.      

Источниками лингвокультурем служат:

• устное народное творчество, являющееся частью национальной культуры того или иного народа;
• литературные произведения как вторичные моделируемые системы, в которых находит отражение национальная личность (русская национальная личность, казахская национальная личность);
• высказывания выдающихся деятелей науки, искусства и литературы;
• выдающиеся личности  как  модель национальной  личности (например, А. С. Пушкин, Л. Н. Толстой – модель русской  национальной  личности; А. Кунанбаев, А. Байтурсынов – модель  казахской  национальной  личности).

Выше мы указывали на факторы, приводящие к неоднозначному пониманию лингвокультурологии как научной дисциплины в связи с неопределенностью ее статуса и объекта. Перечисленные нами причины служат основанием для выделения разнообразных классификаций объектов лингвокультурологии, к примеру, классификация В. А. Масловой (с. 21). С этих позиций представляется более содержательной классификация лингвокультурем, предложенная казахстанским ученым З. К. Ахметжановой.           В данной классификации все лингвокультуремы объединяются в три большие группы:

• лингвокультуремы, отражающие материально-фактологическую часть национального бытия;
• лингвокультуремы аксиологического характера;
• речеповеденческие лингвокультуремы (Ахметжанова, с. 6–9).

Такая дифферециация объясняется характером культурной информации, заложенных в лингвокультуремах. Эта классификация берется за основу диссертационного исследования Г. М. Алимжановой «Сопоставительная лингвокультурология: сущность, принципы, единицы».  

Первую группу составляют лингвокультуремы, представляющие систему родственных отношений народов, антропонимические и топонимические лингвокультуремы, фразеологические лингвокультуремы с компонентами, обозначающими части человеческого организма (соматизмы), числа и цветовую окраску.

Как отмечает Г. М. Алимжанова, «культурный  компонент  в  семантике как  терминов  родства, так  и  фразеологизмов, паремий с  терминами  родства  в  составе, выявляется на  основе  знаний  не только  точного  статуса  и  места  человека  в  системе  родственных  отношений, но  и  того, как  функционирует  эта  система  родственных  отношений в рамках конкретной национальной культуры» (Алимжанова, с. 118).

Система  ономастики  любого   национального  языка  является  источником  информации  о  культуре, психологии, истории  народа – носителя  языка.

Ономастические   единицы  всегда  привлекают  внимание  лингвистов. Существуют  серьезные  ономастические  школы  на  базе  многих  национальных  языков, среди  которых  особо  выделяются   антропонимические  и  топонимические  направления. Можно  отметить   школу  ономастов Казахстана, представленную трудами К. Жубанова,                    С. Кенесбаева, А. Т. Кайдар, Т. Д. Джанузакова, У. Мусабековой и др.

По словам Т. Д. Джанузакова, «собственные названия могут заключать в себе информацию о расселении и этническом составе народов, данные о материальной и духовной культуре, отражать религиозное мировоззрение и верования, обычаи, обряды и другие сферы духовной и социальной жизни народа» (Джанузаков, с. 158).

Во фразеологических лингвокультуремах с компонентами соматизмов, чисел, цвета культурная информация содержится  либо  в  форме  отдельной  лексемы  в  структуре  оборота,  либо  в  форме  представления  о  чем-то: событии, лице, коммуникативной  ситуации,  легшей в основу  фразеологизма.

В качестве иллюстрации приведем фразеологизм казахского языка тіс қаққан (букв. выбивший зуб, ‘бывалый, опытный человек, которого трудно обмануть или перехитрить’). В русском языке с таким же значением существуют фразеологические обороты стреляный воробей, тертый калач. Внутреннюю форму фразеологизма представляет культурная информация о том, что казахи перед варкой голов забитых овец, коз, обрабатывают их, опаливая кожу головы и выбивая зубы. Эта работа требует от мужчины определенных навыков, сноровки, что приходит с опытом. А. Т. Кайдар в казахско-русском словаре с этнолингвистическими пояснениями «Тысяча метких и образных выражений» отмечает: «Первоначально фразеологизм означал «выбивший немало зубов убойному скоту», далее произошел перенос – опытный, видавший виды» [Тысяча метких и образных выражений, 2003,            с. 315]. Однако сам обычай выбивать зубы перед варкой бараньей головы основан на психологических ассоциациях носителей казахского языка с компонентом тіс (зуб) как средством агрессии, враждебного отношения к кому-либо.

З. К. Ахметжанова и Р. Е. Валиханова, характеризуя семантическую структуру слова тіс, отмечают наличие ряда фразеологических выражений, где слово тіс используется в значении ‘орудие насилия, показатель силы, власти’: тісін басу, тісін батыру, тісін қайрау (букв. зубы точить, ‘испытывать недовольство кем-либо, неприязнь к кому-либо’; ‘желание причинить вред, неприятность кому-либо’), тісі батпау (букв. зубам не осилить, ‘не хватает силы, не достает умения, способностей на что-либо, на кого-либо’) (с. 137).

Итак, культурный  компонент  отражается  через  внутреннюю  форму  слова. В нашем примере подача вареной бараньей головы с выбитыми зубами как сакральной части туши барана означает дружелюбное, открытое отношение к людям (букв. мы не желаем вам зла). 

Соматизмы  в  разных  языках  имеют   разный  ассоциативный ореол. Так, Р. Е. Валиханова, анализируя  соматизмы  казахского  и  русского  языков,  отмечает «фактор  общности-различия  в  психологических  ассоциациях  носителей  казахского  и  русского языков, возникающих  при   восприятии тех  или  иных  частей  тела.  При  этом  могут  порождаться  одинаковые  ассоциации. Например, соматизмы  сердце – жүрек, в  обоих  языках  могут  обозначать  средоточие  чувств, мыслей  человека….  Фактов  различий  намного  больше.  В  русском   языке   слово  печень  моносемантично  и  лишь  в  определенных  ситуациях  и  контекстах приобретает  социально-ассоциативные  значения  ‘вместилище  таких  чувств, как  досада, бессильная  злоба’.  Соматизм  бауыр носителями казахского  языка  воспринимается как  обозначение  тыльной  стороны   чего-либо  и  средоточия  родственных / дружественных  чувств» (Валиханова, с.149–150). Сравним, рус. сидеть в печенках, всеми  печенками (ненавидеть) в значении ‘очень сильно, страстно презирать, ненавидеть’; каз. бауырына басу (букв. прижаться печенью, ‘стать родным’), бауырына салу (букв. класть на печень, ‘удочерить, усыновить’) и др.

В русском  языке под  выражением белая  ворона мы  подразумеваем  человека,  резко  выделяющегося  чем-либо  среди  окружающих его  людей.  В  данной  характеристике  присутствует  оттенок  пренебрежения: В бригаде  он  ни с кем  не  общался, чурался  всех  общественных  дел. За это  и прозвали  его  в  народе «белой  вороной» (Б. Н. Наумов. Рассказы  о  сельчанах).

В славянской мифологии в вороне видят нечистую силу. Согласно легенде, ворона выпустили из ковчега, чтобы узнать о конце потопа, но он назад не вернулся. В наказание за это он, бывший белым, стал черным, кровожадным. Птицы семейства вороновых связаны со смертью и миром мертвых. В похоронных причитаниях смерть залетает в окно черным вороном. Крик его вблизи жилья предвещает скорую смерть. Следовательно, ворон – нечистая и зловещая птица. И поэтому с ним связаны отрицательные коннотации.

В немецком языке этот оборот ein weiser Rabe используется в значении ‘редкий, удивительный человек’. Например: Eigentlich ist  es  ein  Schloss, den  Anfang  des 19.Jahrhunderts  baute  man laengst  keine Burgen  mehr. Der  Graf ,der  es erbauen liess,war ein  weisser  Rabe  unter den  Adligen Mecklenburgs.Er  bemuehte  sich  um  fortschrittliche  Productionsmethoden in  der  Landwirtschaft (Sprachprahis. S. 14).  

 В начале  XIX века в Германии строились замки. Замки имели в основном графы. Один из графов, построивший  замок, слыл  среди  благородных  земель  Мекленбург «белой вороной». Он  стремился  к  прогрессивным  методам  производства в сельском  хозяйстве.

Для негативной характеристики человека в языке существует фразеологизм das schwarze Schaf (букв. черная овца). Первоначально это выражение употреблялось только по отношению к какому-либо члену семьи, который резко отличался чем-либо от других членов семьи (ср. русск. «в семье не без урода»). В то же время в языке существует фразеологизм ein alter Hase (букв. старый, взрослый заяц) в значении ‘опытный работник, мастер своего дела’. В выражении подчеркивается опытность человека в профессиональном отношении.

Появление образа черной овцы связано с хозяйственной деятельностью немецкого народа. В конце XVIII века после Семилетней войны хозяйственная жизнь Германии пришла в сильный упадок. В страну стали ввозить мериносовые овцы. Это поспособствовало развитию животноводства. Шерсть мериносовых овец обычно белого цвета. Поэтому черная овца не была типичной для овечьих стад. Она резко выделялась бы своим цветом. Это, видимо, и легло в основу устойчивого выражения.

В казахской культуре с образом овцы связаны только положительные коннотации, например, устойчивые обороты қой аузынан шөп алмас (букв. не вырвет травинки изо рта овцы; ‘робкий, застенчивый’); қой үстіне бозторғай жұмыртқалаған [ұялаған] заман (букв. время, когда жаворонок на овце несет яйца (гнездится); ‘мирное время’; ‘счастливая, безмятежная жизнь, благоденствие’).

В лингвокультуремах, представляющих вторую группу, выражается ценностное отношение человека к окружающему миру.

«Ценностная картина  мира – это составная  часть  языковой  картины  мира человека  и  народа. Она  представляет  собой  систему  различных  ценностей, культивируемых  в конкретном  обществе, упорядоченных  им  в  определенной  иерархии. В ней  различается  общечеловеческая инвариантная  часть, содержающая  ценности, которые  свойственны  всем  народам, и вариативная  часть, содержащая  ценности, которые  обусловлены  спецификой  национальной  культуры, особенностями  национально-исторического  развития  народа» (Темиргазина, с. 9–10).

Наиболее  ценной  аксиологической  моделью  является  модель  человека. З. К. Темиргазина,  анализируя  образ  человека  в русской ценностной  картине  мира, следующим  образом  определяет  аксиологическую  модель  человека: «Это  национальный  образ  человека, в  котором  русское  языковое  сознание  представляет, как должен  выглядеть  человек, что включает в себя красота человека, какими  внутренними  качествами  он  должен  обладать и какими не должен, когда  он  поступает  хорошо и когда плохо, чем  он должен  руководствоваться в своих  поступках  и помыслах, как человек  должен  говорить, слушать  и вести  себя в речевом  общении» (там же, с. 21). Исследователь  выделяет следующие  признаки, по которым, как она  считает, можно  выявить  аксиологическую  модель  человека «в любой  национальной  картине мира:

– идеальный  характер  аксиологической  модели  человека, содержащей  оптимальные (идеальные) представления народа  о том, каким должен  быть  человек;

– иерархическая  организация, отражающая  приоритет тех  или иных  ценностей, во-первых, в общей модели  человека (см., например, доминанту  души, духовного  и эмоционального в русской модели; доминанту рационального  в английской  модели  человека), во-вторых, в системе определенных  конкретных  ценностей  (приоритет  социальной  значимости в духовной  организации русского человека; доминанту  добра  в этических  ценностях; приоритет индивидуальности  в английской  модели  человека и т.д.);

– полярный  принцип  организации «ценность – актиценность» (добро – зло, ум – глупость, красота – уродство, порядочный – непорядочный и т.д.);

– национальная  специфичность, касающаяся  всех  трех  названных  выше  признаков; она  проявляется  и в идеальных  представлениях  о  человеке, и в выборе приоритетных  ценностей, и в организации  оппозиций  ценности  и соответствующей ей  антиценности» (Темиргазина, с. 21–22).

Лингвокультуремы аксиологического характера отражают  различия между культурами в оценке одного и того же явления по шкале «хорошо – плохо». Особенно ярко представлены они в художественных произведениях, описывающих жизнь одного этноса и предназначенных для восприятия (чтения) представителей того же этноса. При этом весь оценочный фон, будучи общим для автора и читателя, домысливается в процессе восприятия текста. Когда же в тексте речь идет о столкновении культур, аксиологические лингвокультуремы подвергаются семантической экспликации. Так, автор романа «Алмазная колесница», Б. Акунин описывает восприятие японцами русской девушки: «Потом вошла белая женщина, а может, девка – у них ведь не поймешь, сколько им лет, двадцать или сорок...» (с. 34). В свою очередь японцы в восприятии русского человека предстают следующим образом: «Японцы показались чиновнику чрезвычайно некрасивыми. Низкорослые, щуплые, ходят как-то суетливо, вжав голову в плечи. Вместо чудесных кимоно, какие Фандорин видел на картинках, японки носили какие-то блеклые бесформенные тряпки...» (с. 39). В этих отрывках отражается измерение понятия красоты сквозь призму родной культуры.

Интересно, что подобные отрывки встречаются в начале романа, отражая поверхностное восприятие жизни другого народа. Человек же, долго проживший в чужой стране, четко представляет указанные различия. Так, один  из  персонажей  романа Доронин на замечания  героя романа о японских женщинах отвечает: «У японцев другие  понятия о женской красоте. У нас  ценятся  большие  глаза, а у них –   узкие. У нас форма зубов, а у них только цвет. Неровность зубов у японцев – признак чувственности» (с. 75).

Второй  отрывок романа иллюстрирует, с одной  стороны, разное восприятие  важного для любой культуры  понятия  смерть, с другой  стороны, разное  соотношение  понятий «человек  и  общество» в менталитете японцев и русских: «Японцев хлебом не корми, только бы кто-нибудь красиво  умер, – улыбнулся Всеволод  Витальевич» (с. 23); «У нас есть древняя, благородная традиция. Хочешь  привлечь  внимание властей и общества к какому-нибудь  злодейству – сделай сэппуку. Лживый  человек  резать  себе  живот  не станет» (с. 273–274).

В своей статье «Алмазная колесница» Б. Акунина в лингвокультурологическом аспекте» З. К. Ахметжанова  следующим  образом  поясняет эти  отрывки: «Смерть  в японской  культуре  воспринимается  как один из моментов  в цепи  перерождения, и от того, какой предстает смерть  отдельного человека в восприятии общества (достойная  смерть / недостойная смерть), зависит характер  дальнейших  форм, в которые  перерождается  человек. Видимо, поэтому  у японцев столь значимо словосочетание «красивая  смерть», которое для носителя русской культуры представляется  неестественным» (Ахметжанова, с. 380).

Иной оттенок приобретает понятие красота в японской и европейской культурах: «Есть две красоты: красота радости и красота печали. Вы, люди Запада, предпочитаете первую, мы – вторую. Потому что красота радости недолговечна, как полет бабочки. А красота печального прочнее камня» [там же].

Аксиологические лингвокультуремы  отражают национальный  менталитет с позиции иерархии  ценностей. Так, хорошо развитая  и активно  функционирующая  система  родственных  отношений у тюркских  народов  предполагает то, что на  первом месте  стоит  народ, род, государство, общество, а человек  воспринимается  как часть этого целого и он осознает себя представителем большого целого, что придает ему  уверенность.  

Анализируя  перевод М. Симашко  трилогии И. Есенберлина «Кочевники», казахстанский ученый З. К. Ахметжанова отмечает, что в отрывке «Акторгын  после смерти  Хакназара была отдана  в жены Тауекель хану как залог верности всего младшего жуза Белой  Орде. Теперь в ее лице был оскорблен весь Младший жуз. Как могли  воины этого жуза пройти мимо такого оскорбления?» (с. 536) хорошо  представлен и сохранен в переводе традиционный менталитет  казахского народа, когда каждый человек выступает как представитель большой общности, в данном случае – рода, и оскорбление  одного человека  воспринимается как  оскорбление  всего жуза (с. 292).

Третью группу образуют речеповеденческие лингвокультуремы, в которых выделяются вокативы (обращения), языковые и коммуникативные единицы, отражающие национально-культурные особенности речевого поведения в строго ритуализованных коммуникативных ситуациях, а также в повседневном общении.  

При  любом  речевом  акте, как отмечает Г. М. Алимжанова,  учитываются  те  или  иные  факторы, от  которых  зависит  выбор  языковых  средств, коммуникативной  тактики. Обычно  этот   набор  параметров  универсален. Это возрастной параметр, половая  принадлежность коммуникантов, равные-разные статусные характеристики коммуникантов, принадлежность  к  одному / разным этническим социумам, фактор   знакомства / незнакомства, фактор  характера ситуации  общения. Национально-культурная специфика  проявляется в  том, какие  из  перечисленных  параметров  являются  в  той или иной национальной культуре доминантными,  определяющими.

В  казахском  речевом  этикете  такой  доминантой, базовым  параметром, от  которого  зависит языковая форма  всей коммуникации, является  соотношение  «старший – равный – младший» (по возрасту), тогда  как  в  русской  культуре существенную роль  в  коммуникации  играет  пресуппозиция «знаком – незнаком».

Следует отметить, что в общении представителей восточных  народов (китайцы, японцы, корейцы и др.) параметр «высший – равный – низший» (по социальному  статусу) и  параметр  «принадлежность  коммуникантов  к  одному / разным  этносам»  играет  гораздо  большую роль, нежели в  коммуникативном акте  представителей  западных культур.

Особенности национальной культуры также выявляются в  невербальных средствах общения. Обратимся снова к переводу трилогии И. Есенберлина «Кочевники». Так, жест, обозначающий желание высказаться в серьезном разговоре – бросить плеть перед собой – неоднократно описывается в тексте: Джанибек батыр бросил перед собой плеть в знак начала разговора: «Аблай рассуждает здраво. Только в какую сторону нам двигаться?» (с. 324); Помолившись, старый, поседевший в боях легендарный батыр Богенбай – левая рука султана Аблая – бросил перед собой плеть и повернулся к Аблаю: «О, мой султан, почему не пришли мы на помощь нашим братьям из большого жуза, которые истекают кровью на шуршутском аркане?» (с. 331) и др.

И совершенно иную информацию передает та же плеть, брошенная иначе и в иной коммуникативной ситуации – как объявление войны: «Снова скачи в аулы рода джалаир и поторопи их. Скажи, что как бы после кокандских эмиров не пришла бы пора биев джалаировцев. − А если будут молчать? − Вот моя плеть… Брось им ее тогда и скачи назад!» (с. 338).

Следует отметить, что для понимания языка как инструмента познания культуры необходимо рассмотрение культурного компонента глубже – в коммуникативных тактиках. Так, З. К. Ахметжанова указывает на факторы, объясняющие популярность тактики опоры на авторитет: «психологический фактор заключается в том, что мнение большинства людей формируется под влиянием той или иной социальной группы людей, членом которой он себя осознает. Если в общении есть ссылка на мнение лидера или типичного представителя большинства, воздействующая сила сообщения увеличивается» (Ахметжанова, с. 15).

Таким образом, содержание лингвокультурем находится в прямой связи с лингвокультурологической компетенцией носителей языка. Незнание «культурного ореола» лингвокультурем оставляет реципиента на языковом уровне, не позволяет проникнуть в глубокую сеть культурных ассоциаций, то есть в смысл высказывания, текста как отражения культурного феномена.  

Лингвокультурологическая компетенция – определенная «картина мира», исторически сложившаяся для нации и существующая в своих общих чертах и специфике у каждого индивидуума.

По мнению В. В. Воробьева, «употребление лингвокультурем в индивидуальном (или групповом) порядке отражает только часть (фрагмент) лингвокультурологической компетенции как целого. Подобное отражение происходит каждый раз избирательно в зависимости от того, кто и с какой целью пользуется арсеналом лингвокультурологических знаний» [8, с. 74]. Следовательно, лингвокультурологическая компетенция представляет собой систему знаний о культуре, воплощенную в определенном национальном языке.

2.4 Связь лингвокультурологии с другими смежными дисциплинами

Лингвокультурология, возникая на «пересечении» ряда смежных наук и тесно взаимодействуя с ними, – лингвострановедением, этнолингвистикой, социолингвистикой, культурологией и др., имеет по сравнению с ними и свою специфику и свой особый «интегративный» аспект изучения проблемы «язык и культура».

Исследование проблемы языка и культуры ведется в различных направлениях. Одним из них является лингвострановедение. «Изучающие иностранный язык, – отмечают основатели данного направления Е. М. Верещагин и В. М. Костомаров, – стремятся, прежде всего, овладеть еще одним способом участия в коммуникации. Однако, усваивая язык, человек одновременно проникает в новую национальную культуру, получает огромное духовное богатство, хранимое изучаемым языком» (с. 4).

Лингвострановедение связывается теснейшим образом, прежде всего, с преподаванием языка. Его проблематику составляет два круга вопросов: 1) филологический (прежде всего, лингвистический), то есть анализ языка с целью выявления национально-культурной семантики; 2) лингводидактический (методический) – приемы презентации, закрепления и активизации специфических для данного национального языка единиц и текстов страноведческого прочтения; задачи обучения языку неразрывно связываются с задачами соизучения страны.

Итак, при усвоении лингвострановедческого материала у обучающихся формируется лингвострановедческая компетенция, под которой понимается целостная система представлений о национальных обычаях, традициях и реалиях страны изучаемого языка, позволяющая извлекать из лексики этого языка примерно ту же информацию, что и его носители, и добиваться тем самым полноценной коммуникации. Таким образом, усвоение лингвострановедческого материала является необходимым условием формирования коммуникативной компетенции.

Методологические принципы лингвострановедения определяются с двух позиций:

• относительно общественной природы языка;
• с позиции методологических основ лингводидактики – лингвострановедение изучает приемы и способы познавательного материала в процесс преподавания неродного / иностранного языка.

С учетом этих позиций рассмотрим пять методологических принципов, образующих основу лингвострановедения:

Первый принцип – мир познается благодаря языку, сущность которого заключается не только в передаче мысли, но и в функции быть носителем и хранителем мысли, всего знания в индивидуальном и коллективном сознании человека. Следовательно, природа языка социальна. Это означает, что природу языка следует понимать как диалектическое единство вербального средства общения и общественного сознания или, в более определенных терминах, как единство языка и национальной культуры.

Общественная природа языка реализуется в ряде функций, из которых для лингвострановедения особенно важны три:

• Коммуникативная функция – язык является орудием передачи информации от одного участника коммуникации другому. Однако коммуникация возможна только при наличии некоторого общего, так называемого фонового знания, равно присущего как адресанту, так и адресату. Следовательно, при изучении языка указанная функция не может быть обеспечена, если в процессе обучения не будут использованы сведения о стране, поскольку именно они нередко определяют содержательный план как устной, так и письменной речи.
• Кумулятивная (накопительная) функция – язык не просто передает некоторое сообщение, но и обладает способностью отражать, фиксировать и сохранять информацию о воспринятой человеком окружающей действительности. Любое общество является продуктом исторического развития и связующим звеном между поколениями, «связью времен», хранилищем коллективного опыта. Кумулятивная языковая функция особенно ценна для лингвострановедения.
• Директивная функция языка – направляющая, воздействующая и формирующая личность функция.

Вышеобозначенные функции образуют реальную возможность опоры на изучаемый язык как на средство приобщения к новой культуре.

Второй принцип заключается в понимании процесса изучения и преподавания неродного / иностранного языка как процесса аккультурации.

Аккультурацией называется усвоение человеком, выросшим в одной национальной культуре, норм и ценностей другой национальной культуры.

Аккультурацию нельзя понимать только как пополнение багажа знаний, потому что она имеет ценностный план (приобретенные знания всегда проходят этап оценки, принятия или непринятия человеком информации), а также и потому, что она предполагает активное использование полученной информации в процессе коммуникации. Иными словами, аккультурация – это не просто сохранение информации о стране, но и формирование позитивного отношения к ней, народу, к его культуре, языку и другим ценностям.

Третий принцип – формирование у обучающихся толерантного отношения к народу, носителю языка. Изучение неродного / иностранного языка осуществляется в целях взаимодействия, взаимопонимания языков, значит, диалога культур.

Четвертый принцип воплощает собой требование цельности языкового учебного процесса: страноведческая информация извлекается из учебных текстов, произведений искусства и т.д.

Пятый принцип связан с лингвострановедческим аспектом преподавания неродного / иностранного языка: текст используется как носитель и источник национально-культурной информации.

Таковы пять методологических принципов, которые определяют анализ как языковых и текстовых носителей страноведческой информации, так и методику их использования в учебном процессе.

Лингвострановедческий аспект проблемы «язык и культура» демонстрирует большие потенциальные возможности языкового пути познания страны изучаемого языка, ее культуры и вместе с тем формирует позитивную установку обучающихся по отношению к данной стране, ее народу.

Проблематика лингвострановедения раскрывается в обобщенном виде в аналитическом обзоре В. В. Молчановского «Теоретическая разработка и практическая реализация лингвострановедческого аспекта преподавания русского языка как иностранного». В нем выявляются основные направления лингвострановедческих исследований и понятий:

1) изучение национально-культурной семантики слова как основной единицы языка;

2) анализ национально-культурной семантики фразеологии и афоризмов того или иного языка;

3) разработка вопросов учебной лингвострановедческой лексикографии;

4) обоснование лингвострановедческого характера школьных учебников по языку;

5) изучение текстов и других видов искусства в лингвострановедческом аспекте;

6) анализ лингвострановедческой роли средств невербального общения;

7) учет родного языка и национальной культуры адресата;

8) учет связи лингвострановедения с будущей специальностью студентов (Молчановский, с. 39).

Итак, лингвострановедение – это аспект преподавания русского языка как иностранного, в котором с целью обеспечения коммуникативности обучения и для решения общеобразовательных и гуманистических задач лингводидактически реализуется кумулятивная функция языка и проводится аккультурация адресата, причем, методика преподавания имеет филологическую природу – ознакомление проводится через посредство русского языка и в процессе его изучения.

Лингвокультурология как научная дисциплина, существенно согласуясь в своих принципах изучения объекта с лингвострановедением, характеризуется вместе с тем рядом специфических особенностей, важнейшие из которых следующие:

1) «Лингвокультурология – закономерная ступень в области филологических и других гуманитарных наук – это научная дисциплина синтезирующего типа, пограничная между науками, изучающими культуру, и филологией (лингвистикой), а не аспект преподавания языка, как лингвострановедение.

2) Основным объектом лингвокультурологии являются взаимосвязь и взаимодействие культуры и языка в процессе его функционирования и изучение интерпретации этого взаимодействия, как единой системной целостности. Содержание лингвокультурологии, позволяющее выделять ее в самостоятельное научное направление, должно иметь своим предметом национальные формы бытия конкретно-исторического общества, основанные на культурных ценностях этого общества.  

3) Предмет исследования лингвокультурологии – материальная и духовная культура, созданная человечеством. Это – материализованный объект культуры, продукт производства, творческого труда, произведения культуры, выраженные в языке. Словом, все то, что составляет «языковую картину мира».  

4) Лингвокультурология как своеобразная преемница лингвострановедения ориентируется на новую систему культурных ценностей, выдвинутых новым мышлением, современной жизнью общества, на полную, объективную, (а не «урезанную») интерпретацию фактов и явлений, и информацию о различных областях культурной жизни страны.

5) Объективная, полная и целостная интерпретация культуры народа требует соответствующего системного подхода в ее описании. Поэтому важнейшей задачей лингвокультурологии и ее характерной отличительной особенностью является системное представление культуры народа в его языке, в их диалектическом взаимодействии и развитии, а также разработка понятийного ряда, который способствует формированию современного культурологического мышления» [8, с. 32–34]. 

Взаимоотношение лингвокультурологии и лингвострановедения В. В. Воробьев объясняет следующим образом: «Соотношение понятий «лингвокультурология» и «лингвострановедение» представляется сегодня достаточно сложным, а теоретическое осмысление – принципиально важным по ряду причин, прежде всего, потому, что всевозрастающий интерес к проблеме «язык и культура» делает настоятельно необходимым уточнение источников, параметров, методов исследования, понятий, входящих в ее сферу терминологического инвентаря. Обращение к лингвокультурологии не является изменой ставшему уже традиционным лингвострановедческому аспекту преподавания  языков, методологическое звучание идеи которого мы принимаем, вызвано и обусловлено, прежде всего, настоятельными потребностями и переоценкой некоторых лингвометодических ценностей проблемы «язык и культура» (Воробьев, с. 47).

Следовательно, можно сделать вывод о тесной связи между лингвокультурологией и лингвострановедением. Эти две науки имеют очень похожий объект исследований. Они просматривают язык во взаимодействии с культурой и страной. Схожесть их основана на тесном контакте таких объектов как страна, язык и культура.

Лингвокультурология тесно связана и с этнолингвистикой – наукой тоже комплексной, пограничной между этнографией, изучающей бытовые и культурные особенности народов, проблемы их происхождения, расселения и культурно-исторических взаимоотношений, и лингвистикой.

Этнолингвистика как наука возникает на рубеже XIX-XX веков и получает особенно широкое развитие в американской лингвистике в связи с изучением индейских племен Северной и Центральной Америки.

Термин «этнолингвистика» был впервые введен выдающимся американским лингвистом Бенджамином ли Уорфом для наименования новой науки, которую он призывал создать на стыке языкознания, этнографии и социологии. Этнолингвистика – комплексная наука, в задачу которой входит, во-первых, реконструкция географического членения этноса на основе языка и диалектного членения языков, материальной и духовной культуры этноса по данным языка; во-вторых, воссоздание древнейшей системы космологических, социальных представлений, отраженных в «культурной лексике», этимологизация слов мифологического характера.

Узкое понимание этнолингвистики: «раздел языкознания или - шире - направление в языкознании, ориентирующее исследователя на рассмотрение соотношения и связи языка и духовной культуры, языка и народного менталитета, языка и народного творчества, их взаимозависимости и разных видов их корреспонденции». Второе определение - широкое, в котором этнолингвистика понимается как комплексная дисциплина, предметом изучения которой является «план содержания» культуры, народной психологии и мифологии независимо от средств и способов их формального воплощения (слово, предмет, обряд, изображение и т.п.).

В широком понимании в центре внимания этого направления находятся такие вопросы, как изучение генетического родства народов, языкового контактирования, влияние социокультурных факторов на развитие языка, реконструкции духовной этнической культуры на основе данных языков и др. Как мы видим, этнологическая проблематика выступает явно преобладающей: главное внимание сосредоточивается не столько на целостном описании лингвокультурного феномена, сколько на бытовых и культурных особенностях народов.

В русском языкознании выделяют «диалектологическое» (Н. И. Толстой и ученые его школы) и «этимологическое» (О. Н. Трубачев, В. Н. Топоров) направления в этнолингвистических исследованиях.

В рамках этих направлений можно выделить две самостоятельные ветви, которые обозначились вокруг двух важнейших проблем: 1) реконструкция этнической территории по языку (работы Р. А. Агеева, В. В. Иванова и др.);           2) реконструкция материальной и духовной культуры этноса по данным языка (работы В. Н. Топорова, Н. И. Толстого и его школы).    

Необходимо отметить и третье направление в этнолингвистических исследованиях, связанное с именем казахстанских ученых А. Т. Кайдар и М. М. Копыленко.

В казахстанском языкознании создана и развивается этнолингвистическая школа академика А. Т. Кайдар, в рамках которой выполнено огромное количество исследований, отражающих национально-культурные особенности казахского народа.  Назовем некоторые из них: в области прикладного искусства (С. Қасиманова, Д. Шоқпарова и др.);  в области наименований и заболеваний животных (Ш. Жанәбілова, А. Жақыпова, Ж. Бердімұратова и др.); в области астрономии и различных видов народных календарей (М. Искакова, А. Машанова и др.); в области народной медицины и лечебных трав                       (С. Сұбханбердина, М. Қожабекова, Б. Атшабарова и др.); в области религиозных верований, традиций, преданий (М. Тоқжігітова и др.) и т.д.

Если лингвокультурология ориентируется на современный этап развития лингвокультурной общности, этнолингвистические исследования смещаются в сторону исторического аспекта взаимоотношений языка и культуры, праязыка и пракультуры, в сторону изучения языков племен, диалектов, языковой семьи.

Е. Н. Жанпеисов подчеркивает, что «каждый этнос, так же, как и каждый этникос, характеризуется общностью культуры. Основным носителем этнических свойств, этническим слоем культуры вообще является обыденное сознание, обиходный язык и традиционно-бытовая культура» (Жанпеисов, с. 3).

Следует отметить, что работы этнографического характера, исследующие национально-культурные особенности казахского народа имеют огромное и важное значение для развития казахстанской лингвистики в целом.

Большой вклад в развитие этнолингвистики внес М. М. Копыленко, разработавший ее основные принципы и направления: «Этнолингвистика есть раздел языкознания или шире – направление в языкознании, ориентирующее исследователя на рассмотрение соотношения и связи языка и духовной культуры, языка и народного менталитета, языка и народного творчества, их взаимозависимости и разных видов их корреспонденции. Этнолингвистика не есть простой гибрид языковедения и этнологии или смесь отдельных элементов (фактологических и методологических) того и другого» (Копыленко, с. 29).

Некоторые ученые высказывают мнение о том, что этнолингвистика выступает как бы фундаментом лингвокультурологии. Так, по словам С. Е. Исабекова, «по сравнению с этнолингвистикой все остальные научные направления, изучающие особенности материальной и духовной жизни народа, культуру через языки, речевое коммуникативное поведение людей, возникли по времени значительно позже и по совершенно иным обстоятельствам, с иными целями и задачами. Но все они так или иначе испытывают  на себе полезное воздействие фундаментальной  для науки и теории – этнолингвистики» [11,           с. 47].

Как видно, предметом изучения в этнолингвистике выступает идиоэтническая (национально-специфическая) семантика, находящая выражение не только в этнокультурной лексике и фразеологии, но и в ономастике, в ассоциативных связях слов, в паралингвистических явлениях. См. работы З. К. Ахметжановой, Ж. А. Манкеевой, В. У. Махпирова, А. Ислам, В. С. Тулиновой и др.

Таким образом, этнолингвистика и лингвокультурология – смежные дисциплины, которые тесно взаимосвязаны между собой; они изучают соотношение языка и культуры. Этнолингвистика изучает язык в его отношении к культуре, взаимодействии языковых, этнокультурных, этнопсихологических факторов, план содержания культуры, народной психологии и мифологии. А лингвокультурология изучает целостное теоретико-описательное исследование объектов как функционирующей системы культурных ценностей, отражаемых в языке, контрастивный анализ лингвокультурологических сфер разных языков, а значит, и народов.

Этнолингвистика изучает соотношение языка и культуры как часть и целое. Мы же считаем, что данное соотношение в лингвокультурологии целесообразно рассматривать как единое целое в его взаимодействии, взаимовлиянии, взаимообусловленности.

Лингвокультурология связывается и с социолингвистикой, которая изучает общественную обусловленность возникновения, развития и функционирования языка, воздействие общества на язык и языка на общество.  

Непременным «компонентом» общества является его культура, поэтому в социолингвистике также уделяется внимание вопросу о связи и взаимодействии языка и культуры: «Связи между языком и другими компонентами культуры носят двусторонний характер. Процессы соприкосновения разных культур находят отражение в лексических заимствованиях» [Лингвистический энциклопедический словарь, 1990, с. 481].

Если социолингвистика рассматривает исключительно материал сегодняшнего дня, то лингвокультурология исследует и исторические, и современные языковые факты сквозь призму духовной культуры.

Социолингвистика и лингвокультурология – связаны одним «языком», который входит в круг изучения и той и другой науки. Язык  – это в первую очередь продукт социального и культурного развития, и  в данном аспекте воспринимать его следует именно с этой точки зрения.

Лингвокультурология может рассматриваться как один из основных блоков культурологии – гуманитарной области знания, изучающей мир в контексте его культурного существования, то есть со стороны того, чем этот мир является для человека, каким смыслом он для него заполнен. Она занимается интегративным изучением системного объекта культуры как человеческого оформления существования, как утонченной формы жизни, результата духовной и практической деятельности.

Культурология исследует «не сами технологии деятельности (социальные, этнические, политические, нравственные и т.д.), а знание о них (как основное содержание социальной коммуникации), место этого знания в системе общественного сознания и «картине мира» (Флиер, с. 137). Лингвокультурология же исследует «языковую картину мира».

Культурология как новая интегративная научная дисциплина понимает свой предмет довольно широко. Предметом культурологии служит культура как общественное явление и способ жизни человека, выражающий его родовую специфику.

Научно-методологической базой лингвокультурологии как раздела культурологии представляется выделенное А. Я. Флиером антропологическое направление социально-научной культурологии, которое тяготеет к более эмпирическому, измеряемому уровню познания (там же, с. 165).

Поскольку лингвокультурология – интегративная область знания, вбирающая в себя результаты исследования в культурологии и языкознании, этнолингвистике и культурной антропологии и др., здесь применяется комплекс познавательных методов и установок, группирующихся вокруг смыслового центра «язык и культура». В процессе лингвокультурологического анализа методы культурологии и лингвистики используются выборочно.

Объектом лингвокультурологии является исследование взаимодействия языка, выступающего транслятором культурной информации, культуры с ее установками и преференциями человека, который создает эту культуру, пользуясь языком. Объект размещается на «стыке»  фундаментальных наук – лингвистики и культурологии.

 Текст – это истинный стык лингвистики и культурологии, так как он принадлежит языку и является его высшим ярусом, в то же время текст есть форма существования культуры. А лингвокультурология как раз и рассматривает язык как систему воплощения культурных ценностей.

Таким образом, лингвокультурология, тесно взаимодействуя с вышеназванными смежными науками, имеет свою специфику и свой особый, интегративный аспект изучения проблемы «язык и культура».

Лингвокультурология – комплексная научная дисциплина синтезирующего типа, изучающая взаимосвязь и взаимодействие культуры и языка в его функционировании и отражающая  этот процесс как целостную структуру единиц в единстве их языкового и внеязыкового (культурного) содержания при помощи системных методов и с ориентацией на современные приоритеты и культурные установления (система норм и общечеловеческих ценностей)» [8,     с. 126]. Как металингвистическая наука она дает системное описание фактов языка и культуры в их взаимосвязи и взаимодействии.

Вопросы и задания для самоконтроля:

1. Охарактеризуйте основные этапы развития лингвокультурологии.
2. Как вы думаете, какими свойствами должны обладать элементы культуры, чтобы их можно было назвать единицами лингвокультурологии?
3. Расскажите об известных вам лингвокультурологических школах. Как развивается лингвокультурологическая парадигма в Казахстане?
4. Какие подходы в понимании культуры можно выделить в современной гуманитарной науке? Обоснуйте перспективность ценностного подхода.
5. Подготовьте культурную информацию лингвокультурем печь (в русском языке) и асар (в казахском языке).